Какой‑то миг все смотрели молча. Собранные ингредиенты занялись, потом их засосало в камеру сгорания. Пауза. Я задержал дыхание, думая с ужасом, что Скацз с мэром что‑то сломали в балантхасте по невежеству. И тут балантхаст затрясся, змеиные морды Князя Демонов раскололись и широко расселись, просыпая землю, горшок затрясся, терновник опрокинулся на мрамор. Толпа ахнула.
От плетей и веток пошел желтый дым, они извивались, вертелись, дымились, вскипали жидкостью. Пищал, клокоча пеной и испаряясь, сок, – смертный вопль древнего зла.
Люди закрыли уши. Дым из плетей пошел гуще, и через минуту терновник лежал неподвижно, и только плавали в солнечных лучах пепел и почерневшие ниточки. Над головами, вызывая кашель и слезы, медленно колыхался желтый дым, потом он рассеялся, и собрание недоверчивым шепотом встретило явление обугленного трупа тернового побега.
– Посмотрите! – крикнул Скацз. – Подойдите и убедитесь! Не увидите – не поверите!
Близко подошли немногие, но генерал подошел, бесстрашно наклонился. И сказал, как громом пораженный:
– Семян нет. – Взгляд расширенных глаз обернулся ко мне. – Должны быть семена!
Его слова отдались по собранию. Семян нет. Семян нет .
Чудо! Поражающее, как молния.
Мэр засмеялся, и вошли слуги с кубками вина. Скацз хлопнул меня по спине, а люди из богатейших купеческих домов вышли вперед – посмотреть на очищенную почву. И тут Скацз снова обратился к людям:
– Демонстрировать дальше?
Все захлопали, затопали ногами. Я вновь зарядил балантхаст, радуясь возможности еще раз продемонстрировать чудо спасения. Огляделся в поисках другого побега терна, но ни одного не увидел.
– Как же демонстрировать? – спросил я.
– Неважно, – ответил Скацз. – Зажигай просто так.
Я заколебался.
– Немного показухи не повредит, – сказал мне мэр. – Пусть увидят сияние.
– Но он не может стрелять просто так. Надо к чему‑то подсоединить. Хотя бы к какому‑нибудь клочку земли.
– Вот, – сказал Скацз, снимая что‑то с рукава. – Можешь попробовать на этом.
Он пробормотал что‑то себе под нос, и вдруг я учуял магию. Аромат был не таков, как от целительной магии, которую я вечером выплеснул на Джайалу. Это было что‑то особенное, яркое, как колокольчик на летнем солнце, липкое, как мед. Скацз вложил мне в руку сложенный кусок пергамента.
– Положи это в камеру своего балантхаста. Отлично должно гореть.
На пергаменте держался след запаха колокольчикового меда – от магии.
Мне не хотелось. Я не знал, что он задумал. Но мэр кивал, а меня окружало собрание, и все великие имена и влиятельные дома на меня смотрели, и мэр жестом велел продолжать.
