Поп-отряд - Паоло Бачигалупи

В мире, восстанавливающемся от разрушительного воздействия глобального потепления, в Нью-Йорке, городе, границы которого поглощаются джунглями, жизнь подобна сказке. Порхая над тропическими деревьями и обезьянами, мужчины и женщины создают произведения искусства, сочиняют музыку и никогда не старятся.

Это – жизнь после реджу.

Реджу – это эликсир жизни, химическое перерождение, которое каждому по карману. Он делает ваше тело подтянутым и полным жизни, тормозит старение. Больше нет причин для того, чтобы умирать. Краткий визит в клинику дает человеку целую новую жизнь в аренду.

Но бессмертие не означает отсутствия преступности или борящейся с ней полиции. Наш рассказчик предпочел бы посетить симфонический концерт, но его профессия – полицейский, и он борется против роста человеческой популяции .

Поскольку никто не умирает, больше нет причины для того, чтобы размножаться, и в мире, по-прежнему исцеляющемся от экологической катастрофы, дети стали новыми «Самыми разыскиваемыми в Америке», и приговор для них – смерть.

Какую цену готовы мы заплатить за глоток из источника молодости?

Знакомая вонь немытых тел, готовящейся пищи и дерьма окатывает меня, когда я вхожу через дверь. Свет мигалок патрульной машины проникает сквозь шторы, сверкая в каплях дождя и освещая место преступления вспышками красного и синего. Кухня. Мокрое месиво. Полная женщина съежилась в углу, судорожно прикрываясь под своей ночной рубашкой. Жирные бедра и колыхающиеся груди под испачканным шелком. Болваны из поп-отряда тычками и толчками заставили ее сесть и съежиться. Другая женщина, молодая и симпатичная, беременная и черноволосая, неуклюже сползает по стене напротив, ее блузка измазана остатками спагетти. Крики из другой комнаты: дети.

Я зажимаю пальцами свой нос и дышу через рот, борясь с тошнотой, в то время как в помещение вваливается Пентл, засовывая в кобуру свой «Грейндж». Он видит меня и бросает мне носовую капсулу. Я разламываю ее и втягиваю носом запах лаванды до тех пор, пока вонь не исчезает. Дети – крикуны из другой комнаты, тройной выводок, – выскочили вместе с Пентлом, путаясь у него в ногах. Они галопом пронеслись по кухне и снова исчезли, по-прежнему вопя, в комнате, где на стенных экранах вспыхивали, как звездная пыль сказочной феи, данные, которые, судя по всему, были единственной их связью с внешним миром.

— Тут больше никого, – произносит Пентл. У него продолговатое худое лицо и брезгливый маленький рот, который всегда как бы направлен в пол. С его щек как будто бы свисает груз. Он осматривает кухню, и уголки его рта тянутся еще ниже. Наблюдать подобные сцены всегда угнетает. – Они все были внутри, когда мы выломали дверь.