— Конечно, только… ты же опоздаешь. Ваши чтения уже почти час как…
— Плевать.
Она посмотрела недоуменно. Скуркис откинулся назад на Катиной, кажется, кровати, лопатками к толстому ковру на стене, и теперь полулежал, широко расставив колени.
— Я не пойду. Что за удовольствие читать перед жующими мальчиками и дефачками… и перед так называемыми коллегами, которые считают тебя ничтожеством. Ты одна меня понимаешь, Верочка. Иди сюда.
Обернулась с кипятильником в руках:
— Что?
— Иди ко мне.
Комната была совсем маленькая, тесная, шкатулка на три шага свободного пространства, и ему даже не пришлось вставать — так, приподняться чуть-чуть — чтобы поймать за локоть, дернуть, притянуть к себе; Вера едва удержала равновесие, сделала два невольных шага, кипятильник повис и закачался на проводе, как колокольчик. От Скуркиса душно пахло нестиранным с поезда свитером и сигаретным дымом. Он перехватил руку, приобнимая за талию, и Вера отшатнулась, пытаясь высвободиться, вырваться:
— Жора! Отпусти!
— Какая ты!.. Я понимаю — воспитание, порода. Но ты же сама хочешь, я же вижу… сама…
— Ты с ума сошел?!
— Перестань. Ну что ж ты…
Она отодрала от себя его пальцы, словно копошащихся волосатых морских животных, вскочила, отпрянула как можно дальше — к наглухо запертому окну, за которым с утра золотились на уровне глаз опавшие листья на брусчатке, а сейчас были только ее собственное отражение и невнятная мгла. А надо было наоборот, к двери, и сразу бежать, в хостеле же никого, звать на помощь бесполезно, боже мой, Жора Скуркис, мы же знакомы целую вечность, что за дикая ситуация, мне пятьдесят семь лет…
— Жора, я пожилая женщина. Я тебе в матери… то есть, конечно… я намного старше тебя!
Скуркис повертел ладонью, рассматривая багровеющие ссадины, затем потянулся на кровати, как огромный кот — и пружинисто, почти прыжком поднялся на ноги. Вера вжалась поясницей в холодный, льдистый подоконник. Какая глупость. Какой кошмар…
— Ну что ж, дорогая, значит, мы с тобой трагически разминулись во времени, — он отступил на шаг и широко улыбнулся, взявшись за ручку двери. — Спокойной ночи. …Какого, спрашивается, тогда по фестивалям ездить?.. — пробормотал уже где-то далеко, в коридоре, гулко поднимаясь по каменным ступенькам.
Вера еще долго стояла у окна, застывшая, замершая, как насекомое, под воздействием идущего оттуда мглистого холода.
Потом перестелила одеяло на Катиной кровати.
Подняла с пола кипятильник.
Набрала в кружку воды.
