Свое время | страница 26
Дорогу в хостел она, кстати, не помнила. Совсем.
Они вышли на воздух, в мглистую и кромешную темноту. Кажется, сильно похолодало, а может, просто казалось по контрасту к внутреннему теплу. Скуркис, Красоткин и Машенька тут же задымили сигаретами, а Берштейн обстоятельно прикурил свою знаменитую трубку.
— Кстати, сегодня приезжает Маркович, — сказал, затягиваясь, Скуркис. — Надо будет с ним выпить.
Машенька с Красоткиным переглянулись и рассмеялись, словно школьники.
— А что? Помню, мы с ним как-то в конце девяностых… Его тогда никто не знал.
— Я думаю! Сколько ему вообще лет? Тридцать пять, сорок?
— Не больше уж точно.
— Машенька, ты прелестное чудовище. По-твоему, я настолько стар?
— По-моему, Скуркис, ты чудо. Между прочим, я видела в программе встречу с Марковичем. Кажется в субботу, да, Миш? Я бы сходила, талантливый мальчик. И главное, очень умный.
— Потому и не бедный.
— Красоткин, вот только не завидуй!
— Господа, — возвысил голос Берштейн, и арочное эхо сдвоило звук. — Все это весьма увлекательно, однако нам пора идти. Верусик, вот тебе моя рука, почту за честь.
— Я в хостел, — виноватой скороговоркой сказала она. — Устала… Голова болит.
Любой на его месте стал бы настаивать, уговаривать — но не мудрый Берштейн; он понимающе кивнул, опуская руку, и Вера слабо улыбнулась в приливе благодарности.
— Не заблудишься?
— Я провожу, — вмешался Скуркис. — Начинайте без меня.
Машенька засмеялась:
— Там давно уже начали без нас.
Длинный арочный пролет миновали вместе, а затем пути разошлись в противоположных направлениях, и звонкая оркестровка голосов поэтической компании удалилась, растворяясь в скупых звуках притихшего к вечеру города. Где-то продребезжал трамвай, заплакал ребенок, за одним из окон, мимо которого они проходили, пробубнил что-то неуместный телевизор. Брусчатка под ногами усиливала до явственного ритмичного стука их со Скуркисом шаги. Внутри еще теплился остаточный жар со дна янтарной склянки, и прийти домой, и лечь спать… все хорошо.
— Ты тоже думаешь, что я ничтожество? — вдруг спросил Скуркис, и Вера чуть не вздрогнула. — В сорок пять лет горжусь знакомством с известным человеком… а чем же мне еще гордиться? Они, конечно, правы, Верочка. Ничтожество и есть.
— Что ты, Жора, — отозвалась на автомате, не в состоянии так быстро переключиться на другое, на серьезный, душевный и не нужный ей сейчас разговор. — Не говори так… у тебя хорошие стихи…
— Спасибо, родная. Вчера написал новое… Почитать?