— Почему?
— Ночью им нельзя, — согласился Ворон.
— Ночью не станут, — повторил Эмет. — Они знают, с тобой им трудно придется. Ночью опасно. Ночью ты скрыться можешь. Тогда для них все пропало.
— Они утром налетят, — сказал Ворон. — Быстро и тихо… Чтоб незаметно.
— Ну и что? — спросил Ждан Медведь.
— Вот ты теперь, Медведюшко, опять же, и скажи — что? И что ты от нас хочешь?
— Ну, хорошо, скажу. — Ждан Медведь остановился. Эмет и Ворон придвинулись к нему. — Слушайте. Я тоже думаю — будет это дня через три или четыре, как они явятся. Наверно, утром, когда люди встали, ходят и все незаметно. Тихо постараются ко мне в избу войти, захватить врасплох. Потребуют казну. Я скажу: не здесь. Скажут: веди, показывай. Я поведу. Будут у них с собой ножи, кистени, чеканы, чтоб, если что — так тихо. Как выйду из избы — так свистну, будто лошадь подзываю. Они скажут — нет, идем пеши. Я скажу: хорошо, идем пеши.
— А мы что? — спросил Ворон.
— Поведу их, — повторил Ждан Медведь. — Поведу дальней дорогой через лес к каменной осыпи, где обрыв. Знаете?
— Знаем.
— А вы, как услышите мой свист, — сразу — следом. Но не через лес по длинному пути, а коротким, по опушке, к тому месту, где дорога из леса выходит на осыпь. Ты, Ворон, возьми, что есть, кистень там, кинжал или хоть палицу. А ты, Эмет, лук держи наготове и стрелы. Стрелы есть?
— Есть.
— Приготовь еще. Я буду их вести вниз и саженей через двадцать скользну с дороги вниз, там есть такое место, скала. Вот тогда тебе выйти и бить их в спину, с тыла, из лука, наповал. Ворону стать рядом и подавать стрелы, чтоб промедления не было ни мига. Чтоб никто опомниться не успел, и всех там положить.
— Всех, — Эмет пристально всмотрелся в него. На Ждан Медведе лежал отсвет заката. Лицо казалось облитым кровью. — Всех?
— Всех, — сказал Ждан Медведь. — Если хоть один уцелеет, уйдет, нас не помилуют.
— Хорошо, — сказал Эмет. — Все сделаю, как ты сказал, Ждан Медведь.
…Он бежал лесом. Уже два раза срезал тропу, сокращая путь, уходя от них вперед. Сберегал силы для последней, самой страшной гонки. Сильно мешало бежать то, что руки, отведенные назад, были туго перетянуты в кистях за спиной веревкой. Те гнались за ним во весь дух, кричали, вопили на разные голоса, грозились башку оторвать. А все ж — отставали. Места эти он знал, как свои пять пальцев. Худо только — нельзя было рукой отвести, отогнуть на бегу ветви — шапку уже сорвало — один раз чуть не выхлестнуло глаз. Веревка, что тянулась сзади, тоже мешала — путалась, цеплялась за сучья.
