Глава пятнадцатая
Снова вместе
Поздняя осень. Вязкая замерзающая грязь. Пожухлая, гнилая листва под ногами мягка, податлива. Дважды выпадал снег, скрашивая буро-черную, истоптанную тысячами сапог, иссеченную сотнями колес и гусениц землю. Но держался снег недолго — таял, чернел. Рота Быкова зацепилась в наспех отстроенных домах и блиндажах. Всего одну ночь провели здесь солдаты, а землянки уже казались давно обжитыми, в нешироких траншеях курился мирный дымок самокруток.
Взвод Бельского целиком уместился в просторной землянке, видимо, предназначавшейся для полкового командного пункта, но судьба сжалилась над измученными красноармейцами, и они с наслаждением разлеглись на широких тесовых нарах.
Рота ожидала пополнения, и старший лейтенант Быков приказал бойцам привести себя в порядок и отдыхать. В землянке бойко трещала печурка, излучая живительное тепло. Дневальный, Захаров, дремал, не забывая подбрасывать в огонь коротко нарубленные сучья.
Вошел командир взвода, выслушал неторопливый рапорт Иванова, молча отошел к нарам, сел.
— Отдохните, товарищ лейтенант, — предложил Иванов. — В случае чего я разбужу.
— Ничего, — коротко отозвался Бельский и тут же, затянув ремень, прислонился спиной к запотевшей бревенчатой стенке.
Ленька Захаров, растерзанный, в замасленной порванной ватной куртке — шинель он бросил во время отступления, — удивленно покачал головой. Старик Иванов развязал лямки вещмешка, вынул сахар, буханку хлеба.
— Кипят, что ли?
— Нет еще, — отозвался Захаров, поправляя котелки с кипящей водой.
— А заварка есть, батя?
— Немножко осталось.
Старик высыпал из пакетика горсть чаинок, бросил их в кипящую воду.
— Будите народ, сейчас чайком побалуемся.
— Эй, московские водохлебы, — крикнул Кузя, — в ружье!
С дальних нар поднялась лохматая голова и хрипло спросила:
— Есть будем? Сейчас иду.
— Тютин разве откажется! — засмеялся Чуриков. — Он всегда готов, как пионер. Все потребляет.
— А то как же? Все полезно, что в рот полезло. — Тютин затормошил приятеля: — Гришка, вставай.
— Уйди…
— Вставай, соня, зараз порубаем как надо.
Каневский почесал голую грудь, потер глаза.
— До того устал — есть не хочется!
— Да, от такой жизни аппетит вполне может пропасть, — вставил Родин. — Животные от усталости тоже не едят, только пьют…
