Взобравшись на крышу, Андрей перетянул платком рану товарища и залег за трубой.
Штурмовка и бомбежка продолжались минут тридцать. Наконец самолеты улетели.
Город горел. Густой черный дым сплошной пеленой повис над центром. По улице бежали люди. Старушка, задыхаясь, несла в руке фикус. Молодая женщина в купальном халатике и резиновых ботах тянула за руку девочку. Девочка тащила белого котенка. Невдалеке гнали испуганно блеющих коз, тащили на веревке упирающуюся визжащую свинью. На носилках несли полного старика с такими выбеленными от времени волосами, что их нельзя было отличить от бледной кожи лица. Из желтой костистой его ноги сочилась кровь. Второй ноги у него не было, вместо нее — лужа черной крови на носилках.
Бойцы помогали населению. Домик сторожа удалось потушить, но пожары вокруг не прекращались. Ветер гнал по улице тучи пыли, пепла, едкого дыма.
В полдень дороги опустели, население покинуло город.
Вернувшись от командира роты, Бельский рассказал, что покуда никаких приказов о передислокации нет, хотя немцы ночью перешли в наступление по всему фронту.
— Шел по городу, как по пустыне, гражданских никого не осталось.
— Страшное дело — город без людей! — сказал Иванов. Высокий цыганистый боец Чуриков из соседнего взвода, нагловато улыбаясь, дополнил:
— Квартиры настежь, барахло покидали, входи в любую — бери что хочешь!
Иванов пристально посмотрел на Чурикова:
— Только попробуй!
— Так ведь все равно пропадет!
Тютин поднес к носу Чурикова громадный кулачище:
— Чем пахнет?
— Смертью, — нарочито сонным голосом отозвался Кузя. Все, в том числе Чуриков, смеялись. Иванов спокойно, но веско проговорил:
— Замечу — пулю слопаешь!
Чуриков испуганно отошел.
Вскоре по дороге через город потянулись раненые. Их везли на машинах и на лошадях. Многие шли пешком, бледные, обросшие, перевязанные кровавыми, грязными от пыли бинтами.
Двое раненых остановились напиться. Повар Федотыч принес им две банки консервов, пачку печенья и бутыль молока. Старшина протянул флягу с водкой, отвинтил алюминиевый стаканчик.
— Благодарствуем, ребята! — Рыжебородый боец, не поворачивая простреленной шеи, скосил красные, в прожилках глаза. — Товарищу подсобите…
Второй раненый, прижимая к груди гипсовые коробочки рук, попросил свернуть самокрутку. От водки, к удивлению старшины, оба отказались. Младший промолчал, а рыжебородый нехотя ответил:
— Не к настроению, ребята! Он-то валом валит. Огнеметные танки в ход пустил — от них земля горит. Пулеметчиков наших накрыл. Довелось потом мимо их окопчика идти — сидят как живые, обугленные, одни глаза белые видны. А руки у первого номера так к затылку пулемета и прикипели.
