— Но ты сам же мне говорил!
— Ничего я не говорил! Отстаньте от меня!
— Трус! — презрительно бросил Бобров и круто повернулся.
Ребята выходили из школы мрачные.
Андрей подошел к Боброву и взял его пол руку:
— Валька, ты меня не понят…
— Пусти! — Бобров грубо вырвался и скрылся в темноте.
В январе грянули морозы. Они подкрадывались постепенно, временами уступая первенство вихревым метеля, но в конце месяца утвердились наконец прочно. Воздух побелел, к вечеру солнце едва пробивалось сквозь сизую хмарь, было оно злое, и от его появления становилось еще холоднее.
Пруд опустел. Ребята отсиживались дома, Андрей чистил и смазывал малокалиберку: предстояли стрелковые соревнования. Ника, замотанный теплым шарфом, в ватной кацавейке, стучал зубами у себя в мастерской, заканчивая очередной этюд.
Каждый коротал зимние вечера по-своему. Игорь Копалкин читал. Петя Родин предпринимал отчаянные попытки утеплить сарайчик, где обитали его многочисленные питомцы — морские свинки, белые кролики, крючконосый филин. Валька Бобров усердно зубрил немецкие слова: не давался ему немецкий. Лара вечерами возилась с приемником, выжимая из ветхого «Си-235» все возможное. Чуть нахмурив тонкие брови, девушка упрямо искала нужную волну и, настроившись, замирала, наслаждаясь бессмертной музыкой Чайковского.
«Как прекрасно!» — говорила сама себе Лара.
Надя и Нина восторженно млели, глядя на задумавшуюся подругу, и негромко вторили ей, хотя Нина думала в этот момент о Леньке Захарове и о том, что нужно купить новые чулки, а Надя мучительно припоминала, что задали на дом по истории…
И только один Вовка Панов продолжал удивлять знакомых и незнакомых. Мороз не заставил его отказаться от прежних привычек. Вовка вставал затемно, делал зарядку, усиливая физкультурный комплекс добавочными упражнениями с гантелями, полуголый выскакивал во двор, растирался снегом и потом докрасна раздирал кожу мохнатым полотенцем.
…Андрей уже собирался спать, когда отец попросил его сбегать на станцию за папиросами. Иван Савельевич прихварывал — ныла старая рана. Курил он много и никогда не засыпал, не выкурив две-три папиросы.
Андрей оделся, вышел во двор.
— Шандиз!
Лохматый пес, махая заиндевевшим хвостом, радостно кинулся к нему.
— Пойдем, Шани! Догоняй!
Андрей выбежал за калитку. Шаловливо расставляя на бегу тяжелые лапы, собака в момент обогнала его и вдруг тревожно залаяла. На обочине в сугробе лежал человек. Андрей остановился, овчарка недоверчиво обнюхала лежащего.
