Опаленная юность | страница 112
— Как дела, Хаштария?
Ответил часовой;
— Он спит, третьи сутки на ногах. Ложитесь и вы, товарищ командир!
Только после этих слов Борис почувствовал страшную усталость.
Окунаясь в сон, Борис услышал, как рядом монотонно, словно заведенный, стонал человек: «Умм, умм, умм…»
Спать долго не пришлось. Бориса разбудил грохот начавшегося сражения.
— Вставать! Фриц лезет на штурм! — заорал во все горло Хаштария. — Батарея, к бою!
Артиллеристы бросились к пушке, и единственное орудие открыло огонь.
Курганов побежал к своим бойцам, пригибаясь под ливнем пуль.
В полночь все защитники Марфина, воспользовавшись затишьем, укрылись в глубоком полуразрушенном подвале. Слабый свет, проникавший сквозь разбитый потолок, выхватывал из мрака грязные, обросшие, изможденные лица бойцов. Красноармейцы не спали, ожидая очередной атаки. По подвалу животрепещущей искоркой пробегал разговор. Каневский рассказывал, как жилось в то далекое время, которое называли на фронте «тогда». Тогда не гремели орудия, не рушились небеса от грохота бомб, тогда не надо было умирать.
— Вот придем с войны, — проговорил Родин, — великолепная жизнь будет. Работать станем, учиться.
— И у каждого своя постель будет, — откликнулся Копалкин. — Одеяло, простыня… Вот здорово!
— Не ценили мы простых домашних вещей, — заметил Андрей. — Простая кровать, шкафчик, тумбочка, шкафчик для книг. А радио? Как хотелось бы сейчас послушать!
— Р-разговорчики! — хриплым басом прогудел Кузя. — Ах, кроватки, одеяльца, простыночки буржуазные предрассудки! Я, когда домой вернусь, только в окопе спать стану, а всю семью буду по тревоге поднимать… Как положено!
Бельский улыбнулся: мальчишки, ну что с них взять?
Политрук Светильников, добродушный, молчаливый, медлительный великан с копной льняных волос, сказал:
— Да, кончим войну — хорошо будет. Разрушенное восстановим, станем сильнее. А самое главное — мы сможем честно и открыто в глаза людям смотреть…
Светильников говорил, его слушали молча. Ника Черных отошел в сторонку и быстро рисовал, поглядывая на политрука. Андрей подошел сзади, присмотрелся: большелобый, голубоглазый Светильников получился очень похожим. Вокруг него грудились бойцы, но Ника не придал их лицам определенных черт, и Андрей никого не узнал.
— Ты думаешь, получится? — поддел Андрей дружка и тут же пожалел: — Шучу, шучу. Не сердись.
— А я и не сержусь, сеньор. Вот кончим войну — в Строгановское училище подамся. Подучимся, браток, авось и художниками станем.