— Видите? Я назвал это предохранительным клапаном и дал точное описание…
Вставив в описание крылатого Борея, который ногой невзначай задевал латунь, а затем надувал щеки, чтобы выпустить ветер.
Мамиллий натянуто улыбнулся.
— Очень мило.
Пружины сжались, выталкивая пар. Мамиллий отскочил. Фанокл потер руки.
— Все, теперь мы готовы. Корабль уже выходил в центр порта, а однажды в бухту.
Мамиллий отвернулся и увидел свое искаженное лицо на глянцевом боку Тала. У рта и острого носа черты расплывались. Как бы он ни отклонялся, пустой, как у рыбы, и безжалостный взгляд божка следовал за ним. По голове бил жар от котла и дымящейся воронки.
— Я хочу назад…
Он стал пробираться между «коленями» и задержался у носа. Тут было немного прохладнее, и Мамиллий начал, как веером, обмахиваться соломенной шляпой. Подошел Фанокл. На баке триремы, всего в нескольких футах над головой, трудились рабы.
— Лихой корабль…
Фанокл закончил вытирать лицо и бросил лоскут за борт, где его тут же подхватила волна. Изобретатель поднял вверх большой палец.
— Не лихой. Наоборот, полезный. А вы бы предпочли так, как они?
Мамиллий посмотрел вверх. Рабы окружили металлического краба, но все же его было хорошо видно, только клешни скрывались под палубой триремы.
— Не понимаю.
— Сейчас они разместят в центре нок-рею и будут затаскивать на нее десятитонного краба. При помощи пара можно было бы поднять его без усилий и суеты.
— Мне незачем тащить краба. Я же не раб.
Некоторое время они молча рассматривали краба. Тот представлял собой массивную конструкцию из свинца и железа; острые клешни покоились на каменных глыбах, чтобы не повредить палубу. Подобное сооружение использовалось с единственной целью — топить вражеские суда, взрезая им днища. Однако данный краб был выполнен в том же стиле, что и бабочка на латунном бочонке или Борей на предохранительном клапане: у него были обозначены глаза и суставы ног. Это придавало махине своего рода одушевленный вид, и рабы чистили ему клешни, словно они принадлежали живому существу. Другие рабы подметали семидесятипятифутовую площадку и выравнивали лебедку над кольцом.
Мамиллий перевел взгляд на палубу «Амфитриты».
— Жизнь запутана и хаотична, Фанокл.
— Я наведу в ней порядок.
— Пока что ты лишь усиливаешь хаос.
— Не будет ни рабов, ни армий.
— А что плохого в рабах или армиях? Ты бы еще сказал «Не будет еды, питья и любовных утех».
Они снова помолчали, слушая рокот порта и отрывистые приказы, доносящиеся с триремы.
