Сцепив руки за спиной, он принялся расхаживать по террасе.
— Сначала, — заговорил он, — мы должны установить факты.
— Какие, факты?
— Кто поддерживает небесный свод? М-м?
— Ну… Он.
— Кто год за годом в Его… отеческом великодушии… повелевает реке разливаться?
— Он, разумеется.
— А в данный момент — у нас уже есть другой Бог?
— Нет, — тяжело вздохнула она. — Пока нет.
— Следовательно… кто в данный момент заставляет реку разливаться дальше?
— Он. Я думала…
Верховный поднял палец:
— Вот так, шаг за шагом мы пришли к выводу. Да. Он заставляет воду прибывать. Мы установили первый факт. Идем дальше. Какой Отметки достигла вода, когда Он вступил в Его Вечное Сейчас?
— Отметки Доброй Еды.
— И это произошло после того, как ты, по твоему выражению, потерпела неудачу. Но в тот момент Он должен был быть доволен. Понимаешь?
— Но…
— Твоему женскому сердцу не побороть гранитной несокрушимости логического доказательства.
Глаза у нее расширились.
— Что значат твои слова?
Верховный задумался на минуту, потом заметил:
— Сказано, пожалуй, мудрено; но смысл таков: я прав, а ты — нет.
Она выпрямилась в кресле; улыбка тронула ее губы.
— Может быть, не так уж я не права.
— Как бы то ни было, не слишком радуйся, Прекрасный Цветок, не слишком радуйся!
— Мне нечего бояться.
— Итак, факт. Что-то вызвало Его недовольство после того, как Он вступил в Дом Жизни.
Верховный помолчал, затем вновь принялся расхаживать. Остановился и посмотрел на нее.
— Говорят — и я не буду из ложной скромности этого отрицать, — что я всеведущ. Что в силах узнать человек, то я знаю.
Она взглянула на него сквозь густые ресницы. Улыбнулась краешком губ.
— Ты и обо мне все знаешь?
— Я знаю, что ты ведешь очень уединенный образ жизни. Но необходимо сказать все до конца, иначе мы с этим не справимся. Причина Его гнева — лицо, к которому ты, возможно неосознанно, проявляешь большой интерес. Ну вот. Я сказал, что хотел.
Ее щеки на мгновение вспыхнули; но на губах по-прежнему блуждала улыбка.
— Я опять не понимаю твоих слов.
— Я имею в виду, конечно, Болтуна.
Кровь бросилась ей в лицо и отхлынула, но глаза смотрели прямо на Верховного. Он невозмутимо продолжал:
— Это необходимо, Прекрасный Цветок. Мы не можем позволить себе находить утешение в самообмане. Нет ничего, в чем ты не могла бы открыться мне.
Она вдруг спрятала лицо в ладони.
— Моя вина безмерна. Преступление столь тяжко, столь мерзко…
— Бедное дитя, бедное, бедное дитя!
— Чудовищные помыслы, неописуемые…
