Исследование Трейнора выглядело так же каждое утро, когда она вошла, стол безупречно, без бумаги. Маленькая подставка для ног подтолкнула именно так, к углу стола к книжному шкафу, его свободная, кистовидная подушка выровнялась идеально сверху. Она подумала, что, возможно, он использовал подушку, чтобы облегчить ему спину, когда он работал. В книгах, которые он привез с собой из Нью-Йорка, было мало, и все по истории Калифорнии - ряд, возможно, два фута длиной, аккуратно стоящий на пустых полках, рядом с стопкой фотокопированных научных материалов. Книжная полка стояла под прямым углом к ??его столу, достаточно близко, чтобы добраться до его стула. Он был окружен окном прямо в конце стола, который выглядел на приводе и переднем саду.
Тетя Уилмы Чарли, которая была научным сотрудником библиотеки «Молена Пойнт», почти год назад отправила в Трейнор толстый пакет машинных копий, все исследования местной истории Калифорнии, в основном из семейных журналов, собранных на протяжении многих лет священниками на близлежащей миссии, а также историю самой миссии, а также окружающие земли, которые были разделены грантами на огромные спреды крупного рогатого скота. Из-за тщательности Вильмы в ее помощи Трейнор отправил довольно приятное и доброжелательное пожертвование в фонд покупки книг библиотеки.
Чарли подумал: «Почему я это делаю, почему меня так интересует?» Я не писатель, у меня нет профессионального любопытства. Его рисунки животных были достаточно требовательными к ее творческим способностям; было много, чтобы изучить изучение структуры кости и делать быстрые зарисовки движущихся животных. У нее не было времени, чтобы отвлечь ее внимание на вторую дисциплину, независимо от того, насколько красота написанного слова заставила ее хотеть попробовать. И все же любое произведение искусства в состоянии становления было увлекательным, казалось бы, живым. Она начала читать с нетерпением, глядя в окно, если они могут вернуться.
Она понятия не имела, как проза Трейнора повлияет на нее - нет понятия внезапного, озадаченного беспокойства, которое умывается над ней.
Она положила страницы вниз, стояла возле стола, уставившись на пустую машину, смущенная и озадаченная, не понимая, почему он это написал, - как он мог это написать.
Это была не лирическая проза, которой она так восхищалась у Эллиотта Трейнора; его предложения были неудобными и смущенными. Опыт потряс ее и опечалил. Другого объяснения не было, кроме того, что его болезнь повлияла на его работу. Она отвернулась, почти потеряв личную потерю. И ей было стыдно, что она прижалась, - и она была тронута также холодным маленьким страхом для себя, с резким чувством беспомощности, что творческие способности могли так внезапно уменьшиться.
