Основной контингент уголовной каторги 90-х годов был уже иным, чем во времена Достоевского. Если у Достоевского большинство заключенных попало в каторжный острог за стихийный протест против крепостнической тирании и ужасов солдатчины, то, по наблюдениям Якубовича, подавляющая масса «отверженных» состояла из бывших крестьян, давно потерявших связь с землей и превратившихся в бродяг, бездомного люда, лишившегося работы, разорившихся мещан. Каторжники были метко окрещены сибирским словом «шпанка» (стадо овец). М. Горький указывал на «серьезное разноречие» в отношении мира «уголовных» у Достоевского и Якубовича: «Первый изображает «преступников» людьми преимущественно грамотными и талантливыми, второй же — через 50 лет — видит их в большинстве без или малограмотными и «вырожденцами», дегенератами».[13]
Об изменении социального состава каторги в 90-е годы говорит Чехов в своей знаменитой книге «Остров Сахалин».
Касаясь вопроса о причинах преступности, Якубович решительно отвергает буржуазно-идеалистическую теорию Ломброзо о врожденной преступности. «По моему глубокому убеждению, — указывает Якубович, — не столько природа создает преступников, сколько сами современные общества, условия наших социальных, правовых, экономических, религиозных и кастовых отношений…» «Ненормальность социальных отношений» он считает главной причиной преступности. Поэтому Якубович в отличие от Достоевского делает акцент не на психологических, а на социальных мотивах преступления. Нищета, бесправие, безнадзорное детство, безработица, жажда легкой жизни и обогащения лежат в основе большинства совершенных преступлений, описанных в книге. Из-за денег Ефимов убил в лесу двух торговцев. По той же причине Сокольцев убил хозяина, скупщика золота. Луньков «за короб» убил старика. Он же сознался, что его развратили деньги, извозчичья биржа: «Господ возишь по вокзалам, гостиницам, трактирам, видишь, как люди веселятся, хорошо пьют, едят, много денег имеют».
Характерно, что вопрос о причинах, толкнувших на преступление, занимал не только автора, но и самих каторжников, и «все они одинаково скорбели о том, что не сумели и не могли жить честно», и — что самое важное — «от этих дум веяло всегда несомненной, глубокой искренностью».
«В мире отверженных» — книга о царской каторге. Фактическая, документальная, автобиографическая основа ее бесспорна. Но Якубович не был «бытописателем ада» и тем более его фотографом, как В. М. Дорошевич — автор сенсационных, но поверхностных очерков, собранных им в объемистую книгу «Сахалин». Якубович тщательно отбирал материал своих наблюдений в каторжной тюрьме, творчески переосмысляя реальные судьбы героев своего повествования. Так, например, юноша-узбек, послуживший писателю прототипом для создания образа каторжника Маразгали, в действительности, по окончании срока каторжных работ, вышел на поселение. Но для того, чтобы подчеркнуть драматизм его судьбы, писатель в «художественных целях» приводит своего героя к смерти в тюрьме (глава «Ферганский орленок»). Подобных примеров художественного переосмысления авторских наблюдений в книге немало.
