Писатель в очерковой форме «записок бывшего каторжника» творчески обобщил большой и разнообразный материал своих тюремных впечатлений, сведя воедино повествование о множестве человеческих судеб, характеров, взаимоотношений (в книге свыше двухсот пятидесяти зарисовок людей каторги). Книга Якубовича в жанровом отношении близка к своеобразному художественно-публицистическому, роману, напоминая и в этом «Записки из мертвого дома» Достоевского.
Перед читателем постепенно развертывается панорама «русского ада», как называл Чехов сибирскую каторгу и ссылку. Мы видим, как перед отправкой в Сибирь «шельмуются» люди — им бреют головы, заковывают в кандалы, потом их гонят по бесчисленным этапам. Подробно описываются дорожные тюрьмы, дикие нравы «кобылки», прибытие в рудник, первые впечатления и, наконец, тюремные будни с пожирающей скукой и годы изнуряющей работы с истязаниями, карцерами, столкновениями, побегами, трагедиями, смертями — и так до выхода на поселение тех, кто выжил.
Для композиции книги характерна хронологическая последовательность изложения событий, обилие массовых сцен, отсутствие центрального «героя», введение новелл-эпизодов (роман Штейнгарта, «Ферганский орленок», «Кобылка в пути» и др.). Так складывается обобщенный образ каторжного Шелая, в котором томятся представители почти всех национальностей царской России. Мы встречаем в каторжном Шелае, кроме русских, украинцев (Годунов, Залата, Егоза), поляков (Нияниясс, Пендраль), евреев (Шустер, Борухович), лезгин (Шах-Ламас), узбеков (Маразгали), татар (Зулькарнаев), киргизов (братья Стамбеки, Салманов), молдаван (Абабий, Стрижевский), мордвинов (Буланов), азербайджанцев (Айдар Якубайка), цыган. По широте изображения картины каторги конца XIX века «В мире отверженных» были бесспорно второй книгой после «Записок из мертвого дома» Достоевского, осудившей убедительно и страстно царскую каторгу в целом.
Глубокая гуманистическая мысль о человеке, изуродованном каторгой, роднит «Мир отверженных» не только с «Мертвым домом», но и с «Воскресением» Л. Толстого и «Островом Сахалином» Чехова. Характерно, что, работая над каторжными сценами «Воскресения», Л. Толстой проявил особый интерес к книге Якубовича. Как и в «Воскресении» Л. Толстого, большую роль в книге Якубовича играет прием социальных контрастов, а также отступления, как прямое выражение морально-этических и политических позиций автора. Лирические тревожные раздумья чередуются в книге с философскими рассуждениями о судьбах народа, интеллигенции, родины. Именно в отступлениях вырисовывается образ автора как активно действующего лица, истинного друга и защитника «несчастных». Якубович, как и Чехов, полностью отказался от зарисовки сенсационных уголовных случаев, таинственных «героев» нашумевших процессов, авантюрных историй, характерных, например, для книги В. Дорошевича о Сахалине, и все внимание сосредоточил на анализе типических судеб «отверженных», попавших в тиски мучительной каторги. Для «авторской манеры характерно сочетание публицистической мысли с художественным обобщением.
