- Как он сейчас выглядит? – спросил я.
- Великолепно.
- У тебя есть его фотография?
- Хотелось бы. Он отказывается встречаться с фотоаппаратом с тех пор, как ему исполнилось тридцать пять. Он говорит, что желает, чтобы грядущие поколения знали его только молодым.
Признаюсь, что я нашёл это проявление тщеславия трогательным. Я знал, что в юности он был необычайно красив и вспомнил его трогательный сонет, который он написал, когда его настигла забота о том, что юность навсегда покинула его. Этот сонет показывает, какой горький и сардоническую внезапную боль он должен был испытывать, пока следил, как исчезает его внешность, которая была такой очаровательной.
Но я отклонил предложение своего друга; меня вполне устраивало, что я могу ещё раз перечитать стихи, которые я знаю так хорошо, а во всём остальном я предпочитал странствовать по тихим и залитым солнцем улочкам Эсихи совершенно свободно. Я испытал что-то вроде ужаса, когда в вечер своего прибытия получил записку от самого великого человека. Диего Торре сообщил ему о моём визите, написал он, и ему доставит большое удовольствие, если я заскочу к нему в одиннадцать следующим утром. В таких обстоятельствах мне ничего не оставалось, как явиться самому в его доме в назначенный час.
Мой отель располагался на площади и в то весеннее утро был оживленным, но как только я покинул его, мне пришлось идти по пустынному городу. Улицы, извилистые белые улицы, были бы пустыми, если бы не женщина в чёрном то тут, то там возвращавшаяся размеренными шагами из церкви. Эсиха – это город церквей, и вы едва ли смогли бы прогуляться, не увидев осыпающийся фасад или башню, на которой аисты свили свои гнёзда. Однажды я остановился, чтобы понаблюдать за цепочкой белых осликов. Их красные попоны выцвели, и я понятия не имел, что они несут в своих корзинах. Но Эсиха была значительным местом в своё время, и у многих из этих белых домов были ворота из камня, увенчанные впечатляющими гербами, ибо в это удалённое местечко стекались богатеи Нового мира и искатели приключений, которые стяжали сокровища в Америке, для того, чтобы провести здесь свои последние дни. В одном из таких домов и жил дон Калисто, и когда я остановился во дворике после того, как нажал на звонок, я с удовлетворением подумал, что он живёт в весьма подходящем окружении. Это пришедшее в упадок величие массивных ворот подходило к моему впечатлению о пламенеющем поэте. Хотя я слышал, как колокольчик звенит в глубине дома, никто не отвечал и я позвонил во второй, а затем и в третий раз. Наконец старуха с густыми усами подошла к воротам.
