Тогда-то Николас и увидел ту странную улыбку на губах отца.
Он снова сделал шаг к Андрею.
— Стой, Ник! Пускай он уходит.
Этель с первого же дня не доверяла Андрею. Подозрения заставили ее сжечь все письма Ванго. Этого она Андрею простить не могла.
— Убирайся! — повторила она.
В глазах Андрея угасал последний луч надежды. Это длилось несколько долгих минут. Потом он ушел.
По дороге из Инвернесса, огибающей Лох-Несс с севера, мчался экипаж. Никому и в голову не могло прийти, что он везет герцогиню д’Альбрак и ее свиту. Вот и кучер был поражен, когда увидел сошедшую с парохода симпатичную маленькую старушку, протянувшую ему для поцелуя руку с массивным перстнем, в котором сверкал бриллиант. Старую даму сопровождала другая, молодая, и она, видимо, хорошо знала Этель, потому что бросилась в ее объятия прямо на причале. Во время плаванья герцогиню мучила морская болезнь, и теперь она была бледна, как манная каша, что весьма ее огорчало, — ведь обычно ее щечки цвели, словно сирень в парижских садах.
Что же касается ее спутницы, та выглядела значительно свежее. Она должна была всего лишь сопровождать герцогиню на пароходе и намеревалась тут же отплыть обратно. Однако она легко согласилась остаться и провести ночь в Эверленде.
Этель покинула пристань на своем болиде, предоставив обеим дамам экипаж, чтобы они добрались до замка.
За последним поворотом, прямо у озера, герцогиня в пятый раз велела кучеру остановиться и торопливо выбралась из кареты; ее мутило сильнее прежнего.
— Мы почти приехали, — ободряюще сказал кучер.
— Очень хорошо, прекрасно, я только на секундочку… — пробормотала герцогиня.
— Если вам угодно, можете дойти пешком. Вон наш конюх. Он идет из замка и поможет вам добраться.
— Нет, нет, спасибо, вы очень любезны. Все в порядке.
Старушка в непомерно тяжелом платье с трудом забралась на сиденье и прилегла, подложив под голову сумку, битком набитую мотками шерсти.
Ее хорошенькая спутница, едва сойдя с парохода в порту Аллапула, вскарабкалась, как обезьянка, на крышу экипажа и разлеглась там, глядя в серое небо. Точно так же она провела время и в море, выбрав верхнюю палубу и устроившись там на брезентовом чехле спасательной шлюпки.
Она не любила замкнутые пространства.
Оттого и придумала себе, из духа противоречия, такое прозвище — Кротиха.
Лошади тронулись с места, но чуть замедлили ход, поравнявшись с молодым человеком, который шел навстречу со скрипичным футляром на спине.
