Каратаев посмотрел на Аганина, и Александр Николаевич внезапно осознал, как близок по духу и как одинок по жизни этот невысокий, кряжистый и молчаливый человек.
— Извини меня, Гриш… — последовало молчание. Они пожали друг другу руки, Каратаев сунул в карман кителя Аганина свою визитку, сказав: «Ничего, друг, все мы люди-человеки. Спасибо за помощь. Звони, если что понадобится».
Это «звони, если что» запало в душу Аганина, и хоть они в дальнейшем больше не поддерживали никаких отношений, почему-то Аганин чувствовал, что на Григория Каратаева можно будет положиться. И он не хотел расставаться с этой уверенностью. Он предпочитал обманываться в ней, нежели шлепнуться мордой в мрак разочарования и боли очередного предательства. Так много этого добра висело в его заплечном мешке. Так много, что даже плечи ломило.
— Саша! Александр Николаевич! Вы? Постойте же, постойте, мужчина!
Аганин замедлил шаг, напрягся всем телом, точно перед ударом, и, с трудом поворачивая голову, оглянулся.
Его настороженные глаза встретили Каратаева холодными остриями штыков.
— Постойте, мужчина, — Каратаев запыхался. Животик мешал ему бежать, но он, спотыкаясь и скользя по утоптанному снегу, догнал-таки давнего знакомого. — Простите, может, я ошибаюсь… Мне трудно быть вполне уверенным, столько лет… — Он замолчал, пристально всматриваясь в лицо Аганина. — Но нет же! Не может быть! Саша! Саша! — Он смешно заплясал вокруг Аганина. Глаза его блестели. — Ты ли? Ну пойдем! — Он схватил его за рукав пальто и потащил за собой.
— Куда? — Аганин не сопротивлялся, но и особого рвения не проявлял.
— Ко мне! — приказал Григорий таким тоном, что Аганин понял — сопротивляться бесполезно.
Через час Каратаев знал все. Вплоть до того случая в подмосковном сарае. Ему не нужно было объяснять, что такое предательство, унижение и боль. Что такое страх и одиночество, что такое презрение и разбитые надежды. Он все понимал с полуслова и полувзгляда. Он не спрашивал, а только молча и участливо слушал, кивал головой, подливал чаю и подкладывал бутерброды.
Он молчал, но Аганин чувствовал, как они близки. Словно братья. Даже ближе, чем братья.
— А ты знаешь, что у тебя умерла мать? — внезапно спросил Григорий, и лицо его помрачнело.
Александр Николаевич тихо рассмеялся. Каратаев с недоумением посмотрел на него.
— Она искала тебя. Она ждала тебя. Она умирала почти неделю. Вот здесь! — Каратаев встал, указал рукой на диван в маленькой комнатке его трехкомнатной квартиры. — Она плакала и просила у тебя прощения. За все. Она не винила тебя, она ждала…
