— Благодарю тебя, Хейли Мейз, наследник Синедольских лордов, — юный сит легко коснулся моей руки кончиками окровавленных пальцев и снова попытался выдавить улыбку. — Прости, если нанес тебе обиду.
Потом поднял меч и похромал к своему старшему собрату. Ему было больно, очень больно. Он едва держался на ногах, теперь я это видел.
— И я не хотел твоих страданий, — запоздало ответил я.
Светловолосый сит обнял мальчика, посмотрел на меня, как на гнусную букашку и отвернулся. Впрочем, мне уже было все равно. Ни на кого не оглядываясь, я направился в замок и у самого входа нос к носу столкнулся с отцом.
— Хейли! Я же предупреждал! Не играй с ситом — не заметишь, как околдует. Зачем ты взял меч?.. — лорд Мейз схватил за плечи и тряханул так, что меня чуть не вывернуло.
Я, пряча глаза от стыда и слабости, простонал:
— Отец, позвольте уйти…
Только тут он увидел кровь и осекся. Лицо его побагровело, глаза блеснули сталью, под кожей заходили желваки.
— Что вы устроили, недоноски?! Ты ранен?
— Пустяки, пара царапин…
Меня терзала не боль и даже не тяжесть удушливого смрада, от которой я никак не мог избавиться. Что-то тревожное, пугающее назревало в сердце... пустота, темная неутолимая жажда, которую немыслимо принять и от которой — я уже чувствовал — не смогу отречься. Рядом с этим смутным чувством о ранах и поминать не стоило. Все, чего я хотел — это покоя. Немедленно и любой ценой. Но отцу, как всегда, не было дела до моей нужды.
— Поди в постель, Хейли, а я пришлю лекаря.
Это звучало как приказ, который не обсуждают. Он уже искал глазами кого-нибудь, кто присмотрит за непутевым сыночком, но я решительно отстранился.
— Нет, отец. Я иду в часовню. Хочу помолиться.
— Да, это правильно.
Он вдруг сдался и отступил. В другой раз я бы очень удивился, но в этот — просто сунул ему в руки меч и сбежал.
5.
Часовня встретила меня тишиной и сумраком. На алтаре всегда горели свечи, сегодня их было только две. Робкие язычки пламени выхватывали у темноты лишь часть фрески с причудливым орнаментом…
Я упал на колени и истово зашептал:
«Отец мой Всевышний, вечно сущий в Мире и за Пределом,
Будь милостив, прости дитя свое грешное, защити от зла, наставь на путь истинный…»
Никогда в жизни — ни до этого дня, ни после — я не испытывал такой нужды в том, чтобы быть услышанным. Толком не понимая, в чем моя вина, я чувствовал себя последним, самым презренным грешником, не смеющим даже надеяться на прощение. И все же надеялся. Я ждал знака — света ли, звука, запаха, может, ощущения кого-то рядом… да хоть просто живой искры в своем сердце — чего угодно! Лишь бы вновь, как в детстве, почувствовать присутствие Небесного Отца, лишь бы убедиться в Его любви. Ведь тогда, ребенком, я верил! Я верил, и Он прощал! Он не оставлял меня...
