- А не будьте, молодьож, так╕ розумн╕! - притворно загоношился пан Ромцю. - Дожийте мого в╕ку, то ╕ з лямпою гонорово розмовлятимете.
- Да что тут доживать! Тот же Горощенко вообще со столом общался. Да-да, с этим самым! Прямо с утра, как входил в комнату, так и здоровался: "Привет, мой деревянный друг! Ну и вам, товарищи, добрый день..." Что, не помните?
- Ну-у-у!.. Конечно, помним! Оды столу посвящал. Как там: "...дубовый мой братан... соратник мыслям постоянный... Не то что - во плоти чурбан с душой фанерно-деревянной". Скадынский до сих пор обижается.
Люда не выдержала и "хрюкнула" в рукав. После, с уважением глянула на столешницу и нежно провела кончиками пальцев по дерматину: "Так вот ты какой!" И снова, как тогда - в первый раз, сознание сделало кульбит и, будто из зеркала, на Люду глянуло незнакомое красивое лицо в мягко-золотой оправе струящихся прямых волос.
"Мммать-перемать, что за?!.. Кто это?!.. Это я?!!"
Ворох неразборчивых чувств сквозняком пронёсся по сознанию и оставил странное ощущение, словно дедок в старомодном кафтане расшаркался перед нею в церемонном приветствии. На какое-то время Люда "забыла" как дышать. А когда вспомнила и, наконец, втянула воздух в оголодавшие без кислорода лёгкие, то обнаружила, что беседа в коллективе идёт своим чередом.
- ...Да, конечно! Тебе смешно! - возмущалась Екатерина Львовна. - Ты их завёл и смылся себе, а нам потом хоть уши затыкай - орут друг на друга так, что во дворе слышно! - Владимир Иваныч на это только хитро жмурился и руками разводил, мол, искусство требует жертв.
Люда поняла, что пропустила довольно много, осталось только понять, где она была всё это время. "Цось мне грызе..." [прим. - "что-то меня беспокоит"] - подумала она обеспокоено. Но оторваться от геологических посиделок было выше её сил, и она решила подумать об это ещё раз, но позже.
А позже, когда Юлька бросила её дома одну и, "вильнув хвостом", умотала куда-то с Олежкой на весь вечер, Люде по-настоящему стало плохо. Одно дело страдать, когда вокруг копошится куча народу, не давая погрузиться в собственные "пучины", и совсем другое - сидеть одной в комнате, под закопченным с прошлого замыкания плафоном, глядя в безнадежную черноту за окном.
А растревоженная душа требовала ЧУДА! Она ныла и стонала в четырёх стенах, и даже весёленькие цветочки на обоях казались чуть не ржавыми колючками на проволоке. Ей хотелось вселенских загадок и отчаянных приключений... Ей хотелось открытий, походов, рассветов, песен у костра... Ей хотелось так много...
