– Да, промашка вышла, я понимаю, – уныло согласился шофёр.
– А, по‑моему, это предрассудки и религиозные пережитки, с которыми мы – большевики будем решительно бороться! – подал голос из темноты незаметно вернувшийся в лагерь комиссар. – Пора начинать революционизировать быт далеких окраин.
Комиссар, как ни в чём небывало, завёл заезженную пластинку антирелигиозной пропаганды, которая уже успела всем порядком надоесть, поэтому никто его особо не слушал. Генерал предложил немцу сыграть в маленькие дорожные шахматы. А Луков обратился к водителю с просьбой дать ему лопату.
Но уже в следующую минуту возникшая во мраке ночи опасность заставила Лукова мгновенно забыть о своей просьбе.
Глава 19
Неожиданно из окружающего мрака донеслись выстрелы. Сидящие вокруг костра люди восприняли их, как гул индейских барабанов, возвещающих о приближении грозного часа длинных ножей. Все замерли, даже на некоторое время перестали дышать, пытаясь расслышать любой звук, доносимый легким ветерком с той стороны.
– Слышь, братцы, пальба‑то недалеко! Ей‑богу недалеко! Отряд сюда идёт! – вполголоса произнёс водитель.
Все стали обсуждать, что это может быть за отряд, и надо ли им немедленно покинуть место стоянки.
– В открытой степи в тихую погоду выстрелы слышно за много вёрст – уверенно пояснил бывалый путешественник Вильмонт. – И раз стреляют, значит не про нашу душу заварушка.
Эти слова немного разрядили обстановку. Только теперь Луков с большим уважением отметил про себя, что генерал очень толково выбрал место для костра – в небольшом углублении, так огонь не был заметен со стороны. До утра их лагерь был надёжно скрыт пеленой ночного мрака. И правильно, что начальник решил пока затаиться, рокот заведённого автомобильного мотора разнесётся на много вёрст и выдаст их нахождение.
Было решено до утра охранять лагеря попарно – для пущей уверенности, что если даже один часовой вдруг случайно заснёт или утратит бдительность, то его напарник всё же заметит опасность. Одиссей вызвался занять пост первым. Напарником к нему генерал назначил самого себя.
Мороз крепчал. Одиссей напрягал зрение и слух, чтобы вовремя заметить неприятеля. Между тем, после нескольких часов на морозе у Лукова начали неметь уши. Его тёплый шлем на козьем меху – последнее, что у него осталось от прекрасного снаряжения, полученного в Москве, был украден кем‑то из соседей по солдатской теплушке. Врождённая интеллигентность не позволила Лукову поднять из‑за этого шум. На железнодорожном рынке он обменял превосходное вечное перо «Паркер» на худой картуз со сломанным козырьком. В этой хлипенькой шапчонке его уши вскорости могли превратиться в пару сосулек и отвалиться. Луков пробовал растирать их снегом, но это мало помогало. Видя его мучения, генерал снял с себя шапку‑ушанку, объяснив, что привычен к степным морозам.
