– У тебя умер кто-то близкий, – догадался я.
– Давайте не будем об этом.
7.
КЕЛЬВИН
Накануне, всю ночь лил дождь, но с утра, словно радуясь и разделяя их праздник, свинцовые тучи разогнало желтое солнышко. Да так разогнало, что к обеду даже сделалось жарко.
Они приехали к храму заранее, и Вениамин – друг и бывший одноклассник – долго пыхтел у церковного ларька, выбирая крестик.
Наконец, их позвали внутрь. Крис на руках у Таи – крестной – тихо спал, посмакивая пустышку с синим кольцом в виде ромашки. Посреди храма – купель, Вениамин с Таей и батюшка – у нее, он с Реей и остальными гостями – поодаль.
«отрекаетесь от…»
«отрекаемся…»
Долетают слова.
Тая распелёнывает Криса, он сонно моргает заспанными глазенками, и священник опускает его в купель…
Воспоминания. Они с Реей были так счастливы, так молоды…
Если Криса крестили, значит, сейчас он в раю, точнее, в царстве небесном, живет, не ведая болезней, печалей, воздыхания, ощущая непрестанные радость и блаженство… навсегда потерянный для них, для него – его отца!
А, если правы Сита, майор, в конце концов – миллионы верующих, тысячи поколений, могут ли они ошибаться? Тогда, душа Криса где-то здесь, рядом, в этом мире. Витает, защищая его – Кельвина от опрометчивых поступков, незримо присутствует, возможно, взывая к нему и не получая ответа.
Нет, он – христианин – и верит в Единого Бога, но иногда, как же хочется, чтобы Сита была права. Просто увидеть, поговорить… сказать все, что не успел досказать…
Пристало ли подобно мыслить христианину, да еще монаху.
«Похоже, я выбрал не ту религию», – его слова. Слова кощунственные, отец игумен, услышь их, велел бы неделю поститься, в трудах и молитвах, да что там, он сам бы наложил на себя епитимью. Однако, правда жизни заключалась в том, что религию именно выбирают. Родись он на планете майора, свято чтил бы предков, поклоняясь и почитая их, в мире Ситы – верил в реинкарнацию.
Религию, веру выбирают, и ту ли он выбрал…
8.
СИТА
– Про зомби что-нибудь слышал?
Портье крутился у их столика – то стулья поправит, то столешницу протрет полотенцем не первой свежести, и Тадао воспользовался этим, чтобы завести разговор.
Саму же Ситу, после ночи, все еще слегка трусило. Это жестоко! Это не ее мать! Мама бы никогда не упрекнула, не говорила, что она виновата, не довела дочь до слез…
И Сита бы не плакала, если бы не чувствовала – то, что приходило ночью, было право… Она виновата, виновата в том, что за своими проблемами, не замечала состояния матери, виновата в том, что мало проводила времени с ней, что вспоминала только, когда плохо, чтобы выговориться, а потом уходила, а ведь мама в это время уже болела… так много хотелось сказать, когда стало поздно. И она не могла это сказать той – ночной гости, потому что это была не ее мама – это порождение проклятой планеты!
