Иван Егорович громко засмеялся. И тревога, появившаяся у Долли с его приходом, исчезла. Снова ее охватило счастье от того, что она в Иркутске, в доме Григория, рядом с ним.
— Долли говорит, что Иркутск ей понравился, — сказала Надежда Сергеевна.
Вроде бы ничего и не было в этой фразе, но Доллид почувствовала, что мать Григория уже приняла ее в свое сердце. Отец же приглядывался к ней, задавал ей вопрос за вопросом:
— Чем же понравился вам наш город? После огромной и многолюдной Москвы-красавицы он может показаться скучным и слишком уж тихим.
— Может быть, именно этим и понравился, — неуверенно сказала Долли и уже увереннее добавила: — Я Сибирь не могу воспринять в отрыве от декабристов. Не могу забыть, что именно в эти края отправил Пушкин свое «Послание в Сибирь». Гриша много писал мне об этих необыкновенных людях, об их замечательных женах, которые, для того чтобы быть рядом с несчастными мужьями-каторжниками, пожизненно осужденными, оставляли блестящие петербургские салоны, лишались титулов, оставляли детей. Я много читала о декабристах, почти все книги, которые есть у нас в библиотеке.
И, обращаясь к Григорию, она сказала:
— Но многое, Гриша, мне открыл ты. Я, например, не знала, что некоторые декабристы, образованные политические деятели, женились на неграмотных сибирских женщинах. И были счастливы с ними. Я не знала, что и сестра и мать Константина Петровича Торсона поехали в Сибирь. А позднее к Николаю и Михаилу Бестужевым приехали их сестры Елена, Мария и Ольга.
— Николай Иванович Бестужев был женат на бурятке Собилаевой, — сказал Иван Егорович. — У них было двое детей. К сожалению, подробности этого брака неизвестны. Его брат Михаил женился на дочери казачьего есаула, Марии Николаевне Селивановой.
— А Кюхля, любимый Пушкиным Кюхля, — сказал Григорий, — в Баргузине женился на дочери почтмейстера, Дросиде Ивановне Артемовой. Он, Долли, писал Пушкину: «Я собираюсь жениться, она в своем роде очень хороша: черные глаза ее жгут душу».
О друг! хотя мой волос поседел,
Но сердце бьется молодо и смело...
...Терпел я много, обливался кровью:
Что если в осень дней столкнусь с любовью?
— О Дросиде Ивановне, — вступила в разговор Надежда Сергеевна (и Долли поняла, как вся семья интересуется декабристами) Кюхельбекер писал Оболенскому: «Она простая и довольно добрая, вот и все». Конечно, не такая жена была нужна Кюхельбекеру. Но и вся-то жизнь оказалась не той. Все же была она матерью его детей, другом и помощницей в тяжелые минуты жизни. Она стойко сносила бедность. Да разве всякая женщина пошла бы за каторжника?
