Вскоре после этого Дженслингер уехал. Вошел китаец-слуга и стал накрывать на стол.
— Как по-вашему, что он хотел нам сказать? — спросил Бродерсон после ухода Дженслингера.
— Относительно земли? — ответил Энникстер. — Понятия не имею. Просто что-то в голову взбрело. У нас же на руках проспекты, где их условия напечатаны черным по белому. Это и есть обязательство.
— Что касается обязательств, — пробормотал Бродерсон, — то железной дороге они, как правило, не помеха.
— А где же Остерман? — спросил Энникстер, сразу меняя тему разговора, словно считал, что говорить тут больше не о чем. — Неужели этот кобель вовсе не приедет?
— А ты звонил ему, Пресли? — спросил Магнус. Пресли взял «Принцессу Натали» на колени и поглаживал ее по длинной блестящей шерсти; кошка от удовольствия сощурила глаза, так что остались лишь две узенькие щелочки, и отрешенно месила лапками плисовые брюки Пресли.
— Да, разумеется, — ответил Пресли. — Он обещал быть.
И как раз в этот момент появился Остерман.
Это был еще молодой, но уже заметно лысеющий человек. У него были большие красные и к тому же торчащие уши; рот тоже большой — длинная горизонтальная прорезь под самым носом, скулы, обтянутые смуглой, красноватой кожей, несколько выдавались. В общем, лицо клоуна, исполнителя комических куплетов, человека, всегда готового пошутить, подурачиться, который за словом в карман не лезет. Однако сельское хозяйство мало его интересовало, и все управление ранчо он свалил на управляющего и надсмотрщиков, сам же жил в Боннвиле. Большой щеголь и позер, Остерман любил порисоваться и быть всегда на виду, постоянно старался произвести впечатление и привлечь к себе внимание. Человек он был довольно энергичный, но энергию свою растрачивал по пустякам, совершенствуясь в каких-то никчемных областях деятельности, гоняясь за модой, и по-видимому, был неспособен долго задержаться на чем-то одном. То он увлекался фехтованием, то жонглерством, то стрельбой из лука. Целый месяц убил на то, чтобы научиться играть на двух банджо одновременно, а потом вдруг забросил это занятие и увлекся тиснением по коже, смастерил великое множество кошельков, спортивных поясов и шляпных лент, которые затем раздарил знакомым барышням. Он стремился жить так, чтобы не наживать себе врагов; многие его любили, но мало кто уважал. Знакомые называли его «этот кобель Остерман» или «этот дуралей Остерман» и постоянно приглашали отобедать. Он принадлежал к породе людей, которых невозможно игнорировать, хотя бы из-за их шумливости. Совершенно неизменно было в нем стремление всех удивить; он умудрялся каким-то образом распускать среди знакомых необыкновенные истории, главным героем которых оказывался сам — словоохотливый, забавный, вездесущий, балагур и рассказчик анекдотов с неиссякаемым запасом их.
