Впрочем, колбасник и сам был чрезвычайно уважаемым гражданином. Он не оставался равнодушным к делам благотворительности и делал все, что было в его силах, стремясь облегчить клиентам процесс покупки.
Совсем недавно он переоборудовал свою лавку, превратив ее в сущий колбасный рай. Под сверкающими небесами болтались на золоченых стержнях окорока. Пониже висели роскошные ножки, грудинки и вырезки. Даже наискромнейшие ливерные и кровяные колбасы обрели среди этих необозримых мясных просторов какой-то совершенно своеобразный и возбуждающий аппетит блеск, так что их можно было принять за изысканнейшие произведения кулинарии. Продавцы были облачены в фартуки, сверкавшие белизной. Особы женского пола увенчали свои головы диадемами из накрахмаленного полотна. Среди всего этого райского великолепия покупатели словно парили в облаках. Невольные охи и ахи слетали с их уст, и они не могли устоять перед окружающими соблазнами.
Правда, встречались люди, которые не осмеливались переступить и порога этого райского сада. Они предпочитали стоять в очереди в маленькую лавчонку, торговавшую кониной. Она находилась как раз по соседству, и в ней тоже шла бойкая торговля. Только ангелы там не пели и покупатели не парили в облаках.
Брунер захлопнул папку. Вот и извольте обследовать этот рай! Он составил собственный план действий, чтобы с его помощью — как по веревочной лестнице — забраться в заоблачную высь. Но в глубине души он молил небеса ниспослать ему полное безветрие, иначе лестницу начнет трясти.
И действительно, в ближайшие дни ему пришлось убедиться в том, что поднялся ветер. Вначале лестница дрожала почти незаметно, совсем чуть-чуть. Но вскоре ее так закачало, что удержаться на ней не было просто никакой возможности.
И тут с вышины раздался голос:
— Хватайте, хватайте его! Он собирается штурмовать устои священного государства. Горе! Горе ему! Трижды горе!
Когда Брунеру удалось наконец спуститься на твердую землю, он был почти в бессознательном состоянии. Он не мог ни есть, ни пить, его тошнило. А все потому, что во время расследования он невольно влез в кучу навоза. Он твердо решил впредь быть осмотрительней. Не то так влипнешь, что и не вылезешь!
Зато Гроскопф пребывал в прекраснейшем расположении духа. Правда, он все еще жаловался на гипертонию, но, впрочем, был совершенно здоров. Все эти неприятности не имели к нему ни малейшего отношения. Ему не придется даже подписывать акт о результатах расследования. В этот день — он мог предсказать это с абсолютной точностью, — в этот день гипертония прикует его к постели. Впрочем, столь важную обязанность он смело передоверит Брунеру. Уж на него-то можно положиться!
