За несколько минут до выхода на пастбище в отаре начинались драки. Меня очень интересовала их причина. Предполагал, что овцы возбуждены, сердятся, что их не выпускают, хотят есть и вымещают злость на собратьях. Позже я придумал другое объяснение.
Утренняя неразбериха в отаре быстро кончалась, когда она вытягивалась длинной колонной, уходившей уже знакомой мне тропой в горы. Тойчо затягивал заунывное: «Э-гей-э-гей-э-гей», подбадривавшее и одновременно успокаивающее овец. Желая поторопить овец, отошедших в сторону, чтобы схватить попутно несколько клочков травы, Тойчо покрикивал более оживленно: «Хоть, хоть, ать, ать!»
В полукилометре от поляны ручей раздваивался. Мы чередовали подъемы по правому и левому отвершку. В некоторые дни пасли и на самой поляне, так что наша отара имела более или менее правильную смену трех участков.
На перепутье отара растекалась двумя потоками, и Тойчо спешил один из них «тормознуть»: карабкался овцам наперерез, звонко кричал: «Та! Та!» Вскоре он менял тактику, начинал свистеть, кричать «Кру-кру-кру!», словно подражая ворону. Делал так, чтобы заставить овец поднять голову, осмотреться, увидеть, в какую сторону направляется большинство овец.
От развилки ручья склоны ущелий становились не так круты, по ним уже можно было ходить. Овцы начинали пастись, разбредались в стороны. Даже и вдвоем с Тойчо мы едва успевали приостанавливать те группы, что «ударились не в ту степь». Было бы мало толку, если бы овцы поднимались наверх в походных колоннах. Нужно было, чтобы они больше кормились и меньше бегали с места на место. Впоследствии, уже обрабатывая материалы по овцам и архарам, я подсчитал, что овцам приходится ежедневно проходить по семь — одиннадцать километров, тогда как суточный переход архаров колеблется в пределах двух — шести километров. Было бы лучше, если бы наши овцы могли оставаться ночевать в горах. Там еще встречались сложенные из камней загоны, в которых когда-то держали чабаны своих овец. Теперь же мы ежедневно угоняли своих овец вниз — ради подкормки, ради собственного комфорта. Бродя по снежным горам, пробыв целый день на пронизывающем ветру, мы так мечтали о нашем маленьком домике, где заботливая Зура уже напекла лепешки, приготовила еды, где можно обсушиться, расслабиться, полежать на ковре, глядя в потолок.
Достигнув наконец плато, вспотев и выдохшись, я с радостью принимался собирать хворост. Хотелось отдохнуть и поесть, и просто посидеть с беседой у костра. Наступали самые счастливые часы дня, когда и работа была нетрудной, и находилось время просто посидеть, посмотреть на необъятный мир кругом, подумать.
