прочитали ее завещание: оно оказалось составленным в те же самые дни, что и духовная мистера Рейси, и явно им продиктовано. Льюису мать назначала пять тысяч долларов в год; остальное (а ее капитал под управлением мистера Рейси стал одним из крупнейших в Нью-Йорке) оставляла двум дочерям. Одна из них тотчас же вышла замуж за Кента, другая — за Гуззарда. Эта последняя — Сара-Энн (брат ее никогда не жаловал) — не упускала в позднейшие годы иной раз ввернуть в разговоре: «Я никогда не завидовала бедному Льюису, что ему одному достались эти смешные картины. У нас, вы ведь знаете, свой Рафаэль».
Дом стоял на углу Третьей авеню и Десятой улицы. Он перешел к Льюису Рейси от некоего кузена, составившего свое завещание «в старом нью-йоркском духе»: каждый наследник получал свою долю в зависимости от близости родственных уз, связывавших его с завещателем. Район был отдаленным, и дом был запущенным. Но Льюис с женой тотчас же туда переехали. До того они жили в Тарритауне отшельниками.
Их возвращение в Нью-Йорк прошло незамеченным. Льюис женился на Триши через год после смерти отца. Мистер и миссис Кент отнеслись к браку Триши скептически, даже сказали, что их племянница могла бы сделать и лучшую партию. Однако, поскольку один из их двух сыновей (с детства к тому же питавший нежные чувства к Триши) оставался пока неженатым, родители здраво решили, что лучше ей выйти за Льюиса, чем оставаться у них и ловить в свои сети Билла.
Пробежали четыре года со времени их женитьбы, и нью-йоркское общество так и позабыло о Триши и Льюисе, как если бы с той поры минуло полвека. Да и кто они, собственно? Триши знали как Золушку в доме у Кентов. Льюис действительно — было такое время — должен был унаследовать миллионы Холстона Рейси, но после известной прискорбной истории остался ни с чем.
Молодые Рейси свыклись со своей замкнутой жизнью, и когда Льюис сообщил жене, что к ним перешел по наследству дом дядюшки Эбенезера, Триши всего только чуть подняла глаза от работы: она рукодельничала — украшала вышивкой одеяльце для будущего младенца.
— Нью-йоркский дом дядюшки Эбенезера?
Льюис перевел дыхание.
— Теперь я выставлю наши картины.
— Ах, Льюис! — Она выронила из рук одеяльце. — Ты хочешь туда переехать?
— Ну конечно, это очень просторный дом. А в двух угловых залах я размещу галерею. Отличное освещение! Помнишь, где дядюшка Эбенезер лежал в гробу?
— Ах, Льюис!
Если что утверждало Льюиса Рейси в мысли, что он волевой человек, это «ахи» его жены. Принимая от Триши дань беззаветной покорности, он даже испытывал нечто вроде отцовской тяги повластвовать, но, конечно, без всяких недобрых намерений.
