Из коридора раздался все тот же старушечий голос:
— Ириша!
— Ау!
— У тебя гость?
— Ага! — Радостно сказала Ирина.
— У него пуговица на пальто висит, оторвется.
— Да ну? — удивилась Ирина.— Спасибо, пришью.
— Нитки есть?
— Не надо, баба Юля, все есть... У меня соседи — во! — Она показала мне большой палец.— Заботливые! Во все дырки влезают.— Ира прикрыла ладонью рот, прошептала: — Сейчас она смотрит в замочную скважину. Не бойтесь, посмотрит и уйдет. Невредная старуха, любопытная, повернитесь лицом к двери, пусть разглядит.
Но я не повернулся лицом к двери, а, наоборот, отвернулся, испытав не смущение, нет, а досаду на себя самого: зачем я здесь? Ирина перегнулась ко мне через стол, сказала, заглядывая в глаза:
— Не бойтесь! И не жалейте, что пришли. Все хорошо.
Она угадала мое состояние, она была проницательна, чувствуя малейшие колебания в моих настроениях, как погоду барометр. Оторвала клочок газеты и заткнула замочную скважину.
Я понимал, что этой невидимой старухи как будто и нет, что она не может мне сделать ничего — ни худого, ни хорошего, ибо не знает, кто я, откуда, и все же она какой-никакой, а свидетель тайного моего свидания с молодой женщиной, которой я гожусь в отцы... Нет, ничего я не боялся — чего мне бояться? — и все же старуха эта сковала мои мысли и движения. Я почти уверен: мои отношения с дочерью Аристарха Безденежных сложились бы иначе, если бы не эта старуха, подглядывающая в замочную скважину.
— Ах, господи, все это трын-трава, ерунда-ерундовина! — воскликнула Ирина.— Давайте есть.
— Давайте, — сказал я, придвигая тарелку и накладывая салат.
— А вот вина у меня нет,— сказала она.— Вы же знаете, папа не признавал вино, считал, что все людские беды от вина.
— Если бы только от вина...
— А от чего же?
— Вы тоже так считаете? спросил я.
— Нет, я так не считаю. Хотя папа был прав: вино поднимает в людях всю муть, душевную грязь, глушит совесть, порядочность.
Я усмехнулся.
— Разве нет? — спросила она.
— Совесть, порядочность — это весьма растяжимые понятия.
— Не надо,— резко сказала Ирина,— не говорите так даже в шутку. Вы не можете так думать.
Она смотрела на меня, напрягшись, застыв на мгновение, сощурившись, будто увидела что-то неожиданное, удивившее ее.
— Или думаете? — спросила испуганным шепотом.
Какая разница, как я думал, но одно я знал: жизнь — хорошая терка и неизбежно пообломает нравственный максимализм этой девочки. Однако она ждала от меня ответа, и я, засмеявшись, сказал:
