— Хороший был человек Аристарх,— сказал человек с портфелем.— Немножко не того...
— Что значит «не того»? — возмутился горбун.— Ты на что намекаешь?
— Не того он был... С приветом,— сказал человек с портфелем.
- Все с приветом,— сердясь, назидательно сказал горбун.— Дураки только без привета. Стоящие люди — с приветом.
— Ну, это вы уж хватили. Вот я, извиняюсь, без привета,— проговорил я, чувствуя, что совсем опьянел и тоже несу околесицу, но пьяный дух требовал возражать — все равно чему возражать, лишь бы возражать, и я возражал.— Однако, простите, дураком себя не считаю...
— Если без привета — дурак,— непоколебимо сказал горбун.
— Кто — я? Я дурак? — почти заорал я, понимая, что разговор уж совсем принял пьяный оборот, но горбун удивился моему крику, воскликнул с искренним недоумением:
— При чем тут ты? Ты — исключение...
- А что такое исключение? — Мне снова хотелось возражать.— Исключение из правил — аномалия. Это... Это ясно? — Что я говорил, я уже не знал, потеряв нить разговора...
— Точно! — согласился горбун.— Философия! Мы понимаем...
— Я очень люблю умственный разговор,— сказал человек с портфелем.— Вот ты,— он ткнул горбуна пальцем в грудь,— ты не без головы, хоть и не нашей нации...
— Сам ты не нашей нации,— возмутился горбун.— Понимаю твой намек! Ежели я с лица черный, так и ты не беленький. Чернота в нашем роду от татарского ига осталась, татары всю кровь перемешали...
— Не нашей ты нации,— упорствовал человек с портфелем,— на что хочешь поспорю. Хоть на пятерку. Идет? Показывай паспорт...
— Сейчас покажу, я тебе сейчас покажу,— входя в азарт, обиженно говорил горбун, вытаскивая паспорт.— На, гляди!
— А что мне глядеть? И без паспорта вижу — не нашей ты нации. Ты — русский? А я — мордвин. Мордва — слышал такую нацию? Вот так-то, гоните пятерочку.
Горбун оторопел, хотел было возмутиться, обманули его, но обмана, в общем-то, не было никакого, и, поняв это, он сплюнул, сказал почти с восхищением:
— Ну, молодец! Объегорил!
— Ага, без прокола работаю, каждый попадается как штык. Солдатская смекалка еще работает,— не без гордости сказал мордвин.
Мы еще выпили, и тут же выяснилось, что я и мордвин не только бывшие солдаты, но почти родственники, ибо одно время воевали на одном участке Южного фронта.
Хорошо было нам. Дерево прикрывало нас от солнечных лучей, в тени его было прохладно, уютно, значительно. Лошадь разгоняла хвостом мух, горбун размяк и задремал, привалившись к стволу, сидя на земле. А мы с мордвином словно даже отрезвели, вспомнив фронт. Мы говорили о войне, бормотали что-то, перебивая друг друга. Что? Не помню, И сейчас не помню и тогда не помнил. Но в том ли дело, помню я или не помню, если за много лет впервые в тот день излил душу давними фронтовыми радостями и печалями?
