У церкви Вознесения неожиданно столкнулся с бортником Пятуней. Тот, признав своего избавителя, повалился в ноги.
— Спасибо тебе, детинушка. Насмерть бы забил меня зятек.
— Да ты встань, Пятуня. Я, чай, не боярин, чтобы мне в ноги бухаться.
— Боярин не боярин, а ныне в добром кафтане ходишь и сапоги на сафьяне. Никак, удача тебе привалила?
— А-а, — вяло отмахнулся Иванка. — А вот зятек твой без стыда и совести.
— Фомка-то? — вздохнул бортник. — У него стыд под каблук, а совесть под подошву. Сердца в нем нет. Всё нипочем. Ему на боку дыру верти, а он: ха-ха! Не зря в каты подался. Не хочу боле о нем толковать.
— А чего не в лесах?
— На Полинку пришел глянуть, дочку. Прихворала малость. Сотами буду пользовать. А мед, сам ведаешь, от всех недугов лечит.
— О том я уже от деда Михея наслышан, владычного медовара.
— Дед Михей пользу меда знает, — кивнул Пятуня. — В его погребах и мой медок водится… На храм любуешься?
— Кажись и не велика церквушка, но сотворена искусно.
— Государев мастер Андрей Малой возводил. Умелец, коих поискать на Руси, да вот царю не угодил. Казнил его царь-батюшка.
— Как это «казнил?» — подивился Иванка.
— А ты и не ведал?
— Да я всё по селам да деревенькам обретался. Глухомань!
— А ты и впрямь чудной. Сам был в лаптишках, а полтинами швыряешься. Ныне, как боярский сын облачен. Не понять мне тебя, детинушка.
— Авось когда-нибудь и поймешь. Так, отчего ж Иван Грозный мастера сказнил?
— На то он и Грозный. Церковь, вишь ли, показалась ему ниже прежней, деревянной, коя стояла на этом месте. Вот и положил Андрей Малой голову на плаху.
— Суров наш государь. Своего мастера не пощадил.
— Близ царя — близ смерти, детинушка. Не нам о том судачить… Жарынь ныне. Не хочешь кваску испить? Избенка моя недалече. Зайдем. Женке мой будешь в радость.
Бортник чем-то пришелся по нраву Иванке, и он согласился, тем паче — дел никаких не было, и он до сих пор не ведал, что ему предпринять.
Избенка стояла неподалеку от деревянной церкви Николы, что на Подозерке, и оказалась она довольно просторной. Была чистой, опрятной, со светлой горенкой. Иванка приметил — из соломенной кровли выступает дымница из красного кирпича. Выходит, изба топится не по черному. Оконца затянуты не мутными бычьими пузырями, а тонкой, прозрачной слюдой. Во дворе — колодезь с журавлем, добротная баня — «мыленка», под поветью уложены березовые полешки. Не так-то уж и захудалым мужиком оказался Пятуня, а вот правежа не избежал.
