Наконец появился молодой служка архиепископа и молвил, кивнув Иванке:
— Пойдем к владыке.
— А как же мы? — спросила Сусанна.
— Погодя всё изведаете.
Владыка принял в своих покоях. Кресты, образа в серебряных окладах, усеянные драгоценными каменьями, своды, расписанные именитыми иконописцами и знаменщиками: по золоту пущены синие и червчатые[123] кресты в переплет с цветами, а в цветах — лики херувимов[124], запах ладана… Всё живописно, благолепно, как будто угодил в райский уголок.
В красочном кресле восседал владыка в митре[125]. Дородный, улыбчивый.
Иванка перекрестился на иконы, низко поклонился.
— Привел-таки Господь ко мне, сын мой. Божья рука — владыка… Служить мне верой и правдой будешь?
— На то и заявился, владыка… Но допрежь хочу тебе открыться, как на исповеди. А там уж решай, святой отец.
— Аль зело грешен?
— Грешен, владыка. Ты меня зрел в граде Ярославле, но сам я из Курбы, бывшей вотчины князя Курбского. Пахал землю и на князя, и на дворянина Котыгина, а затем вотчину отдали Борису Годунову. Не заладилась при нем моя жизнь. Барщина и оброки затяготили. Вот и надумал всей семьей к тебе, святой отец, податься. Но ушел я не по-доброму.
— Аль лихое дело учинил? — насторожился владыка.
— Сбежал, не дождавшись Юрьева дня. Лихого же дела за мной, что ни живу, не было. Тиун Годунова, поди, ищет меня.
Владыка покачал головой.
— Бежать от господина своего — грех не малый, сын мой. Не чаял я, что ты в бегах окажешься. Не чаял.
— Вижу не по нраву тебе, владыка, речь моя. А коль так, отпусти меня с миром. Вернусь к тиуну. Бог даст, до смерти не забьет.
Озаботился владыка. С грешком сей дюжий молодец. Борис Годунов ныне государев рында. Досаждать ему зело невыгодно. Правда, он еще не окольничий и не боярин, большой власти на Москве не имеет, но все же один из приближенных царя. Тиун из вотчины доложит ему о бегстве Ивашки, и юный Годунов тому не утешится: ныне каждый мужик на золотом счету. Сыск повелит тиуну учинить. Но у тиуна руки коротки до владений епархии: туда ему хода нет.
— Кто-нибудь ведает, сын мой, что ты ко мне снарядился?
Иванка замешкался. Сказать или утаить? Лучше сказать. Уж будь, что будет.
— В Ярославле, владыка, ты меня с одним мужиком видел. То — мой тесть Слота. Но я на кресте поклянусь, что он никому о моем уходе в Ростов не поведает.
— А ведь его тиун первым пытать начнет. Всю подноготную вытрясет.
Перед побегом Иванка и Слота и о такой вероятности толковали, на что тесть молвил:
