Большое дело задумал Третьяк Федорович! И тяжкое! Идет Ливонская война. Царева казна заметно оскудела. Но оставить город без защиты — кинуть его на погибель, коль не дай Бог, татарин, турок или лях наскочат. Врагов у Руси достаточно.
* * *
Владыка, как и предполагал воевода, не мошну не расщедрился.
— Надобна справная крепость, ох, как надобна, — завздыхал архиерей. — Истинны слова твои, Третьяк Федорович. Но ни граду, ни мне таких денег не скопить. Напиши-ка ты в Разрядный приказ, а я митрополиту. Глядишь, с двух сторон царя и уговорят. Хоть и тоща казна, но великий государь на твердыни денег не жалеет. А уж мы остатную долю внесем, по бедности нашей.
Лукавил владыка! Третьяк Федорович был наслышан, что архиепископ обладает огромным богатством, но скрягу не переделаешь. Скорее у курицы молоко выпросишь, чем у него кусок хлеба. Но коль царь одобрит возведение крепости, он, воевода сам поедет в Москву и намекнет в приказе государевой казны о «скудости» Ростово-Ярославской епархии. Тут уж Давыд не отбрыкается.
В конце беседы Сеитов молвил:
— В Губной избе сидит странный человек. Ничего не хочет рассказывать. Одно твердит: зван в Ростов владыкой, с ним и разговор поведу.
— Зван мною в Ростов? — хмыкнул архиепископ. — Что за раб Божий, кой в Губную угодил?
Воевода пожал плечами.
— Одно ведаю. Звать Ивашкой.
— Ивашка?.. Кой он из себя?
— Молодой мужик. Силен, как бык. Вкупе с ним сидят в Губной мать с женкой.
Святитель оживился:
— Ведаю сего молодца!.. Но почему он в Губной избе оказался?
Сеитов поведал, на что владыка молвил:
— И впрямь странный. Но за ним вины нет. Прикажи, Третьяк Федорович, доставить ко мне всё семейство.
Как ни скуп был Давыд, но за свое «чудесное» спасение он мошны не пожалел.
«То святой Иоанн на крутояре в Ивашку воплотился, — раздумывал он. — Надо в честь Иоанна новый храм возвести, а сего дюжего молодца к себе приблизить. Мало ли лиха какого может приключиться, а жизнь — всего дороже. Пусть Ивашка в оберегателях походит, и семью его пристрою».
Иванку, Сусанну и Настену привели в одноярусные владычные терема, соединенные сенями с деревянным храмом Спаса на Сенях, кой являлся домовой церковью святителя.
Худощавый человек в бархатной камилавке и подряснике велел повременить в сенях.
— Владыка молится. Ждите.
Ждали! Едва ли не час ждали. Сидели молча, каждый со своими думами.
Иванка был внешне спокоен, однако в голове засела неугомонная мысль: как-то всё обойдется? Сорвал мать и жену с Курбы, а как дале сложится — одному Богу известно.
