«Опять граду лишние расходы. Новый воевода повелел встретить по старинке, с хлебом-солью, колокольным звоном и добрым пиром. Сей пир в копеечку обойдется. А где копеечку взять? И без того ремесленный люд на торгу и крестцах горло дерет: „Вконец пошлинами задавили! Никакого житья нет!“. Лихо стал в Ростове за последние годы. Но как-то надо выкручиваться. Наумов — известный опричник. Чу, жестокий, многие боярские головы порубил. Придется и своей мошны не пожалеть».
Три дня праздновал свое воеводство Иван Наумов, а когда протрезвился, то в первое же утро услышал чей-то приглушенный детский плач.
— Это еще что такое? — недовольно вскинул брови Наумов?
Отвечал старый дворецкий Евлампий, кой еще служил Сеитову:
— То малец сенной девки Полинки, батюшка воевода.
— С ума спятил, старый пес. Кто посмел в воеводских хоромах девку с дитем держать?
С первых же дней Иван Наумов решил предстать перед ростовцами грозным властителем.
— Тут, вишь ли, какое дело, батюшка воевода… Необычное дело, — замялся Евлампий.
— Не тяни кобылу за хвост! — прикрикнул Наумов.
— Девка-то не простая. Третьяк Федорыч помышлял ее в жены взять, да не успел. Царь на войну отрядил.
— Сеитов?! — изумился и несказанно обрадовался Наумов.
— Сеитов, — кивнул дворецкий.
— А теперь, старый хрыч, поведай мне об оном деле во всех подробностях. И дабы ничего не утаивал, а то прикажу плетьми запороть!
«Старый хрыч» насмерть перепугался, и обо всем рассказал.
Наумов довольно потирал ладоши. «Вот теперь и поквитаемся, Сеитов!», — ожесточенно подумал он. Тотчас отдал приказ:
— Старуха Никитишна нужна мне как беззубому орех. Прочь со двора! И сенную девку с приблудышем прочь!
— Так куда ж им податься, батюшка воевода? В городе даже Христа ради никто уже не подает.
— А по мне пусть сдохнут!.. И тебя боле держать не стану. Стар для дворецкого.
Евлампий упал Наумову в ноги.
— Смилуйся, батюшка воевода! Некуда мне сойти. Намедни псарь Никешка в озере утоп. Он дворовым псам корм выносил. Оставь, Христа ради, в его место.
«Смилостивился» Наумов. Пусть каждый слуга изведает, что даже дворецкий в псари перемещен. У нового повелителя не забалуешь.
* * *
Старая мамка Никитична, согбенная, подслеповатая, опираясь на клюку, шла вкупе с Полинкой, ворчала:
— Злой ордынец. Изувер треклятый. Накажет его Господь.
— Накажет, Никитишна. Худой человек, — сквозь слезы вторила старухе Полинка, коя вела за ручонку двухгодовалого Егорушку.
— Туда ли сопутье торишь, голубушка? Не заблудиться бы.
