Сеитов помышлял взять на вылазку и сотника Ивана Наумова, но тот сказался недужным.
— Чего-то худо мне, тысяцкий. Вишь, крючком хожу? Намедни бревна к тыну подтаскивал. Надсадился, в чресла[171] шибануло. Разогнуться не могу.
— Не ко времени шибануло, сотник, — хмуро отозвался Сеитов.
Недолюбливал Третьяк Федорович этого московского дворянина, кой когда-то был добрым знакомцем запропавшего Васьки Грязнова. Тот, никак, так и сгинул, угодив в полон к крымским татарам. Иван Наумов также когда-то ходил в опричниках[172]. Как и Васька, отличался особой жестокостью, на его счету десятки загубленных душ. Затем Иван Грозный, отменив опричнину, отослал Наумова на Ливонскую войну. Но война требует отважных людей. Это тебе не саблей махать в опальных вотчинах бояр, где господа и слуги смиренно принимали смерть. На войне же Наумову привелось встречаться лицом к лицу с храбрым, хорошо вооруженными противником, кой в любую минуту мог убить бывшего опричника. И Наумов в первые же стычки не лез на рожон, а всего больше укрывался за спинами ратников. И повод находил, вымещая злость на лошади:
— Ну что за тварь? Я ее плеткой, она ж в стороны брыкается. Забью сволоту!
А бывалые воины ухмылялись: лукавит сотник, голову бережет…
Тяжелой оказалась вылазка. Ляхи и в самом деле не ожидали неожиданного выпада московитов. Они пребывали во сне, когда сотня противников выскочила из ворот и напала на пушкарский наряд.
Опомнившись, ляхи кинулись на выручку, но московиты сражались с таким неуемным ожесточением, словно под их стягом находились десятки тысяч воинов. Такого дерзкого бесстрашия ляхи еще не видывали.
Рослый, могутный Третьяк Сеитов творил чудеса храбрости. Его окровавленная сабля то и дело обрушивалась на головы врагов. Храбро, отчаянно сражались и другие воины, но их становилось все меньше и меньше.
— Вспять, вспять, Сетов! — донеслись, наконец, выкрики от пушкарского наряда, что означало, что все десять пушек удалось повредить.
И тогда тысяцкий гулко закричал поредевшим воинам:
— Сбивайтесь в кольцо — и к воротам, братцы! К воротам!
В крепость вернулись всего семнадцать всадников. Многие из них были тяжело ранены. Прогулялась шляхетская сабля и по плечу Сеитова.
Местный лекарь, перевязывая рану, подбадривал:
— Добро вскользь сабелька прошлась, а то мог бы и без руки остаться, тысяцкий. Сия рана через неделю затянется.
Воевода Вишневецкий пришел в ярость:
— Ротмистр Оскоцкий убит, но мне ничуть не жаль этого сонного тетерева. Так проморгать вылазку московитов! Мы лишились десяти лучших пушек. Пан Скорашевский, где были твои «железные королевские воины», как ты любишь хвастливо повторять? Где?
