— Два десятка лет в пушкарях хожу. Всего нагляделся и ко многому приноровился. Можно вражеские пушки заклепать.
— Но то дело хитрое.
Русские пушки были разные — малого, среднего и дальнего боя; среди них выделялись две «трои», один «единорог» и «соловей» — мощные тяжелые пушки, стоявшие на катках и походных лафетах и стрелявшие ядрами и картечью.
— Ничего хитрого, воевода. Ступай к «соловью»[170]. Зри. Дыра наскрозь, то затравка. Заклепать ее — и пушка запал потеряет. Не палить ей боле, не рушить город.
— А чем заклепать, Гаврилка?
Пушкарь вытянул из ящика пук железных прутьев.
— Из таких мы протравки готовим, как раз сгодятся. Вдарь булыжником — и пушке царствие небесное.
— Толково, пушкарь, — одобрительно молвил воевода.
— Отойди маненько, Степан Елизарыч, — молвил Гаврилка и махнул рукой пушкарям.
А те, дабы не ударить в грязь лицом перед самим воеводой, вложили в стволы ядра, насыпали в запалы пороху, поднесли к зелейникам горящие фитили. «Троя» и «единорог», изрыгнув дым и пламя, оглушительно ухнули. Оба ядра в щепы разнесли одно из дощатых прикрытий польского наряда.
— Молодцом, ребятушки! — похвалил воевода и тотчас вздохнул: и пушек совсем мало и пороху кот наплакал. Когда Полоцку начал угрожать Баторий, то царским повелением было приказано: большую часть пушкарского наряда отправить полочанам.
— Приберегайте зелье, ребятушки. Палить — в крайнем случае… Зайди ко мне, Сеитов.
Придя в избу, Лопухин вернулся к начатому разговору:
— Задумка твоя толкова, Третьяк Федорыч, но трудно выполнима. Сотней, говоришь, обойдешься. А ты разумеешь, тысяцкий, на какую вылазку пойдешь?
— Разумею, Степан Елизарыч. Ляхи не ожидают вылазки. Сие нам на руку. Наша удача — в неожиданности.
— Но пушки расставлены вдоль всей крепости. Их много.
— Понимаю, Степан Елизарыч. Все пушки нам не заклепать, а вот десяток, кои расставлены супротив главных ворот и западной стены, изуродовать можно.
— Но когда вы приметесь забивать затравки, поляки опомнятся и ринутся на вас. Боюсь, что в крепость вернутся единицы ратников. Не так ли, тысяцкий?
— Погибель ожидает многих, воевода, — признался Сеитов. — Но жертвы будут не напрасны. Город, возможно, будет спасен.
— Ценой сотни ратников?
— Иного выхода не вижу, Степан Елизарыч. Сегодня же отберу самых храбрых воинов.
— Ну, с Богом, Третьяк Федорыч. Хочу видеть тебя в живых.
Сеитов наметил вылазку в самое доранье. А до этого, после полудня, отобрал вместе Гаврилкой два десятка «клепальщиков». Они должны порушить вражеские пушки, а восемь десятков ратников (на время клепки) постараются не допустить к пушкам ляхов.
