На другой день Полинка сидела в горнице и сбивчиво раздумывала:
«Демьян Фролович повелел ждать воеводу. Что у него на уме, пресвятая Богородица? До сих пор не забыть его пылкого поцелуя. А прикосновение его мягкой, шелковистой бородки?.. Почему-то сердце трепетно бьется. Отчего оно так волнуется? Никогда такого не бывало. Отчего предстоящая встреча с воеводой так будоражит ее сердце?»
Полинка не могла найти ответа.
А вот в дверях и воевода. Красивый, нарядный, улыбающийся. Лицо так и светится. Как идет к его глазам лазоревый кафтан, шитый золотыми травами. В руках — небольшой ларец, расписанный серебряными узорами.
— Здравствуй, Полинушка.
Голос душевный, ласковый. «Полинушка». Никто в жизни ее так нежно не называл.
— Здравствуй, воевода, — с поклоном, несмело и тихо молвила девушка.
— Да ты не робей, Полинушка. Не пугайся меня. Я к тебе с самыми добрыми чувствами пришел. Хочу поговорить с тобой. Давай-ка присядем на лавку. Поведай мне о себе.
— Не знаю, что и рассказывать, воевода.
— О жизни своей, Полинушка. Когда родилась, в какой семье росла, чем занимались твои бывшие родители. Вот о том, не спеша, и поведай.
И Полинка, набравшись смелости, принялась за рассказ. Третьяк участливо слушал, неотрывно любовался девушкой, и в то же время сердобольно (что с ним никогда не бывало) думал:
«Лихая же доля выпала Полинке. Сиротой осталась. Но беда ее, кажись, не надломила. Нрав у нее, знать, добрый и отзывчивый. Такая красна-девица была бы не только отменной рукодельницей, но и славной женой».
А на языке вертелся назойливый вопрос, и, после рассказа девушки, Третьяк не удержался и спросил:
— А лада у тебя есть?
— Нет, — смущенно потупила очи Полинка. — Тятенька, когда был жив, намеревался подобрать мне суженого из ремесленников слободы, да так и не успел.
— Выходит, ты ни с одним парнем не знакома, — с внутренним облечением произнес Третьяк. — Это же прекрасно, Полинушка.
— Не знаю… не знаю, воевода.
Третьяк поднялся, и вытянул из ларца колты[165] из драгоценных каменьев.
— Это тебе, Полинушка. Носи на здоровье.
— Мне?! — ахнула девушка и вовсе засмущалась. А затем подняла на воеводу свои чудесные глаза и молвила:
— Я не могу взять такой дорогой подарок. Что хозяева мои скажут, да и девушки из светелки? Нет, нет, воевода. Ты уж не серчай.
«А она не прижимистая, — с ублаготворением подумал Третьяк. — Другая бы с жадностью за колты вцепилась. И до чего ж славная девушка!»
— И впрямь не возьмешь?
