Привратник, заслышав шум, выглянул из оконца и ошалел: какие-то нищеброды напали на оружного всадника в темно-зеленом кафтане.
— Гришка, держи лошадь, а ты, борода, открывай ворота. Да борзей!
— Не ведаю вас, лиходеев.
— Я — слуга воеводы Третьяка Федоровича Сеитова. Иду от него с наказом. Поспешай, борода!
Привратник ахнул, засуетился. Отодвинул один деревянный засов, а другой открыть не решился. Из-за ворот глухо донеслось:
— Уж не ведаю, на что и покумекать. Подозрительные людишки. Не впущу.
— Впускай, борода. Время дорого!
— Не впущу, а вдруг вы лихие люди.
Осерчал Иванка. Перекинул через тын саблю доглядчика, а затем разбежался и так двинул о ворота богатырским плечом, что те с треском распахнулись. Привратник отлетел на две сажени.
— Заводи коня, Гриша.
Зосимка, охая, поднялся и норовил ступить прочь, но Иванка сгреб доглядчика и затащил его во двор. Кивнул изумленному привратнику.
— Чего глазами хлопаешь? Ворота прикрой да из оконца поглядывай. Вот-вот Третьяк Федорыч покажется…
Первый вопрос, кой задал воевода привратнику, был об отце:
— Как батюшка?
— Покуда жив, барин, но совсем плох.
Третьяк Федорович побежал к хоромам, и, к своему изумлению, увидел на крыльце Иванку и Гришку. Тут же со связанными руками сидел понурый Зосимка.
— Кто таков?
— Царев доглядчик, — отозвался Иванка. — Пришлось сюда затащить, дабы тебе, воевода, в дом спокойно пройти. Других сыскных людей мы не видели.
— Однако ж и хитрецы вы, содруги. То-то я соглядатаев не приметил. В большом долгу перед вами. Ну да о том после будет разговор. Ступайте за мной в хоромы. Обогрейтесь и потрапезуйте.
— А этого куда? — кивнул Иванка на сыскного.
— Пусть, покуда, в чулане посидит…
Отец, бледный, исхудавший, обложенный подушками, лежал с закрытыми глазами, при каждом выдохе издавая тихие протяжные стоны.
По щеке Третьяка скользнула слеза, у него сжалось сердце. Отец умирал, но всемилостивый Господь все-таки привел сына к смертному одру родителя.
— Батюшка… Батюшка. Я приехал к тебе.
Федор Владимирович открыл глаза.
— Сынок…
Голос блеклый, натужный.
— Не зря я молился… Привел-таки тебя Господь.
Федор Владимирович норовил, было, приподняться на изголовье, но так и не смог этого сделать.
— Я помогу тебе, батюшка, — кинулся к отцу Третьяк. — Приподнял, троекратно облобызал в щетинистые исхудалые щеки.
Федор Владимирович оглядел сына. В измученных глазах застыло недоумение.
— В нищенской сряде?
— Уж так довелось, батюшка, иначе бы к тебе не попал.
