Иван Сусанин | страница 116



— У меня и впрямь тесновато, но полати еще не заняты.

— Вот и добро. Не забудь лошадей на конюшню поставить, напоить вволю да задать овса.

— Всё исполню, мил человек.

Третьяк Федорович на спешную дорогу денег не жалел. Надо скорей оказаться в Москве. День, другой промедлишь — так и батюшку не увидишь. Но в Москве надо действовать с оглядкой. Малюта Скуратов — человек ловкий и ухватливый, с заднего колеса залез на небеса. Хитрей и изворотливей его не сыщешь на белом свете.

Чуть обутрело, а уж путники на конях. Спешил, спешил Третьяк Федорович! И все же, дабы дать коням передышку, сворачивали в лес на привал. Как-то воевода произнес:

— А ведь мой отец, Иванка, тоже был воеводой, и причиной тому — мать моя, Анфиса Васильевна.

— Мать?.. Никогда бы не поверил.

— Я и сам был поражен, когда сию историю от отца выслушал. Каких только чудес не бывает. Когда у царей рождается наследник, то по всей Москве подыскивают кормилицу, ибо царица по древнему обычаю дите свое грудью не кормит. Кормилицу же ищут не только из боярского и дворянского рода, но даже из купцов, подьячих и других мелких чинов. Суетня на всю Москву! Какой женщине не захочется кормилицей царского сына стать, ибо царь в своей милости не оставит. Но дело сие непростое. Кормилица должна быть не только отменно здоровой, но и нравственной. И это не все. Коль у нее чадо есть, то к нему иноземные лекари набегут и с ног до головы осмотрят, дабы изъяну никакого не нашли и дабы цветущим был. Выбор пал на мою мать. Было ей в ту пору двадцать три года.

— Как на выборщиков угодила?

— Вот я и сказываю: каких только чудес не бывает? Подле наших хором проживал один из царских слуг, кой бывал у нас и зрел мою мать. Он и доложил во дворец в надежде на царскую награду. Так и довелось матери стать кормилицей царевича Ивана, коего родила Анастасия Романова. Год кормила, а затем государь позвал моего отца и наградил его воеводством в город Калугу. Щедро наградил.

— Щедро. А если бы кормилица была из подьячих или посадских людей?

— Подьячему увеличивалось втрое жалованье, а посадского человека освобождали от всяких податей и назначали ему пожизненное содержание. Тут уж царь казны не жалел.

— Отец долго в Калуге сидел?

— Два года, а потом на Ливонскую войну угодил, пока всего израненного домой не привезли. Ныне же вконец недуги свалили.

— Надо надеяться, воевода.

— Надеюсь, друже.

Когда миновали село Ростокино Троице-Сергиева монастыря, воевода молвил: