Но был Гришка не таким уж и дурашным. Охотники ведали, что Кочет вполне обстоятельный мужик, кой не только в сокольем деле большой умелец, но и в любой другой работе. Чего не заставь Гришку — выполнит споро и ловко. И силенку имел, и теремок содержал в должном порядке, и лихих людей не опасался. Тем-то он и приглянулся Сеитову.
Завидев среди всадников воеводу, Гришка поспешно распахнул ворота тына, окружавшего теремок. Лицо его оживилось. Страсть любил Кочет, когда приезжали охотники!
— Доброго здоровья, воевода. А чего ж без птиц и сокольников?
— В другой раз, Гриша. В подклете вино осталось?
— Обижаешь, воевода. И чарки не пригубил.
Гришка был честен: никогда не дотрагивался до воеводских винных запасов. В одиночку ему не пилось.
— Верю, Гриша. Доставай ендовы[141].
Ступили к переметным сумам и опричники, вытягивая из них сулейки[142] с добрыми хмельными напитками.
Один из опричников, ставя на стол сулейку, бросил выразительный взгляд на Грязнова. Тот кивнул.
После третьей чарки воевода расслабленно потянулся и протяжно зевнул.
— Что-то меня разморило, Василь Григорич. В сон клонит.
— Сон дороже лекаря, Третьяк Федорыч. Благое дело!
— Пойду, прилягу в опочиваленке, а вы пируйте.
Гришка проводил воеводу в повалушу, а Васька, мало погодя, произнес:
— А что, Гришка, не сходить ли нам на реку, дабы освежиться? Бредень на тыне видел. Покажи рыбный лов.
— Чего ж не показать, барин? Тут рыба непуганая, сапогом черпай.
— Добро, Гришка. Все на реку!.. Гришка, прихвати сулейки.
Пир продолжился на Ишне…
Варька сбросила с себя сарафан и прильнула к воеводе всем своим жарким, обольстительным телом.
Вскоре дверь распахнулась, и в повалушу вошел Васька с развеселой улыбкой:
— Вот тебе и скромник, хе-хе! Молодцом, Третьяк Федорыч! Эк разнаготились. Да с такой девахой сам царь бы тешился.
Варька натянула на себя одеяло, а воевода всё еще в каком-то необоримом, мутном полусне свесил с постели ноги.
— Дьявольщина, — выдохнул из себя воевода и с удивлением глянул на девицу. — Кто такая?.. Откуда свалилась?
— Да ты что, барин? Сам разоблачился и с меня сарафан скинул. Уж так меня ласкал!
— Лжешь!
Васька поманил в повалушу Гришку и опричников, а затем, с хохотом, сдернул с постели одеяло.
— Не запирайся. Третьяк Федорыч. Эко дело девку обабил.
— Не было того!
— Гришка? Ты воеводу до наготы раздевал?
Гришка развел руками.
— Зришь, Третьяк Федорыч? Да ты не сокрушайся. С кем не бывает. Бес попутал.
