Все это что-то значило и неспроста было старательно прикрыто фотографиями бесчисленных хозяйских родственников.
Огорошенный находкой, снедаемый нетерпением, я нарушил сладкий послеобеденный сон своего начальника, к которому во внеслужебное время обращался на «ты» и по имени-отчеству.
- Дмитрий Палыч, Дмитрий Палыч, — тормошил я не желавшее пробуждаться начальство,— погляди. Потом снова будешь спать...
- С тобой... поспишь.
Преодолев сонную одурь, капитан Дмитрий Павлович спустил ноги, сел на кровать и уставился на картон, который я предусмотрительно прислонил к стене.
- Трезубец — бандеровский знак.
- Знак чего?
- Ну, у нас — серп и молот, у Гитлера — свастика, у них — трезубец.
Развивая мысль начальника и проявляя редкую сметливость, я высказал предположение, что три профиля в каком-то смысле подобны нашим четырем, изображаемым на плакатах.
- Сравнение неуместное, политически вредное...— Помолчав, Дмитрий Павлович глубокомысленно согласился: — Но в принципе...
Нашу беседу нарушил хозяин с полной кринкой молока в руках. Увидев трезубец и сообразив, откуда он взялся, хозяин изменился в лице, поставил на подоконник кринку и бухнулся на колени. Он умолял, заклинал не выдавать его, не сообщать в гэпэу, в энкавэде, не губить на старости лет. Попутно бранил свою дочь, ее приятелей и приятельниц, какого-то «провода».
Дмитрий Павлович — надо отдать ему должное — решительно поднялся, босиком подошел к хозяину и потребовал, чтобы тот встал.
- Советские офицеры не доносчики. Красная Армия с мирным населением не воюет. Гэпэу давно отменено.
Все это была правда. Не совсем, однако, полная. В армии действовала энкавэдэвская система — СМЕРШ с уполномоченными во всех частях и подразделениях, начиная со стрелкового батальона. Ну и стукачи само собой.
Для СМЕРШа этот трезубец, а следовательно, и наш хозяин могли, видимо, представлять кое-какой интерес. Но нам на ум не приходило сообщать о находке, выступать в роли информаторов. Да и не видели за хозяином вины. Подумаешь, использовал бандеровский плакат, который принесла дочка или кто-то из ее знакомых.
Хозяин не шибко нам поверил, и несколько дней в доме царила напряженность, бимбер к столу не подавался. Но, убедившись, что за ним не приходят, никуда не вызывают, хозяин успокоился. Вняв совету Дмитрия Павловича, он выкинул плакат, заменив его куском обычного картона. Фотографии вернулись на свое место.
Когда мир и спокойствие возвратились в дом и снова заработал самогонный аппарат, капитан Дмитрий Павлович спросил у хозяина, кто такие трое, чьи профили запечатлены на плакате.
