Необъявленная война | страница 56
Сейчас я кейфую в Станиславском кафе размером с кабинет зубного врача, прихлебываю кофе и не подозреваю: вот-вот наступит одна из решающих минут моей жизни. Буду о ней помнить до последнего дня.
Сперва доносится взрыв гранаты. Пан Стефан настораживается, встает.
После взрыва короткие автоматные очереди, одиночные выстрелы.
- Щелянина! — хмуро бросает пан Стефан и направляется к дверям. — Стрельба!
Парочка за соседним столиком не обращает внимания на приближающуюся пальбу. Привыкли.
Сквозь распахнутую дверь я вижу: паника овладевает улицей. Люди мечутся на тротуаре. Женщина с плачущей девочкой вбегает в подъезд,
Я направляюсь к двери, машинально расстегивая кобуру.
Все, что я сейчас делаю, делаю машинально. Досылаю патрон в патронник. Фиксирую происходящее.
Люди жмутся к стенам домов. Мостовая пуста. По ней в сторону вокзала бежит человек. Рубаха разорвана. В руке дымится пистолет. Он бьет, не целясь, освобождая себе путь. Уходя от настигающей погони.
Я выбегаю на мостовую.
Он поднимает пистолет до уровня глаз, невидяще нащупывает меня. Но я опережаю. Стреляю в воздух.
Он бессильно опускает руку. «Вальтер» падает на булыжник.
Сзади на беглеца наваливаются.
Я сую свой ТТ в кобуру и, не оглядываясь, быстро ухожу. Не оборачиваюсь на крик: «Товарищ капитан, товарищ капитан!..»
Валитесь все...
- Вы что себе позволяете?! Хотите свои порядочки установить в вооруженных силах!
- Да плевать он хотел на вооруженные силы, ему всего дороже личные интересы!
В узком кабинете на Гоголевском бульваре, вдоль которого растянулся наш родимый Пентагон, два сидевших друг против друга полковника накинулись на меня, едва я переступил порог: «По вашему приказанию явился...»
- Являются только святые. А вы... стыдно сказать.
Я стоял навытяжку посреди тесной комнаты. Два полковника с двух сторон насели на меня — готовы стереть в порошок.
Предсказания бледнолицего капитана, кажется, начинают сбываться. За дверью, когда выйду, подхватят под белы руки — и через десять минут площадь Дзержинского. До Бутырок минут пятнадцать, надо поворачивать на Пушкинской. Предпочел бы Бутырки. «...Ближе к милому приделу». Маме легче носить передачи. Она живет в трехстах метрах от пересечения Новослободской и Лесной улиц, где высится серо-красная громада Бутырок с тюремной мебельной фабрикой, с тюремной больницей.
Здесь, под сенью Бутырок, прошло наше детство, детство мальчишек знаменитого Курниковского дома (Новослободская, 14). Здесь каждый камень меня знает.