- Бандеры,— припечатал друг.— Вчера в девяносто шестом одного раненого офицера кокнули.
- Они вроде не против нас.
- Вроде Володи, а раненого ночью топором по черепу... Такая вот война начинается...
С того знойного дня имя Степана Бандеры возникало довольно часто. «Такая война» становилась реальностью. Только началась она гораздо раньше. Командиры — в прошлом пограничники — вспомнили, что в июне сорок первого вооруженные украинские националисты, называвшие своим вожаком Степана Бандеру, из засад, с чердаков поливали пулеметными очередями отходившие советские части. Тогда они не считали красноармейцев «доблестными»? Теперь считают? Изменилась тактика? В тогдашних планах Бандеры нашим солдатам отводилось одно место, теперь — другое? Тогда они выступали союзниками Гитлера в борьбе против Красной Армии, теперь предлагают союз с Красной Армией против Гитлера и Сталина?
Интересно: нападают ли на немцев? Должны бы.
Цель у них — самостийная Украина.
Насчет цели ясности не было. Но вскоре она начала прорезаться. Когда меньше всего ее ждали. Выявлялась цель и постепенно средства.
Перед началом завершающего этапа летнего наступления нашу дивизию выведут во второй эшелон, на переформировку. Полки и штабные подразделения вольготно разместятся в богатых селах к востоку от Корца.
Лейтенант (точнее старший лейтенант, наконец он разжился звездочками и привел погоны в соответствие с воинским званием) вместе со своим начальником, ответственным редактором многотиражки, у которого было на одну звездочку больше, помещались в хате настолько просторной, что и название «хата» здесь не совсем уместно. Это был дом с множеством комнат, предназначенный для семьи, привыкшей к городскому укладу, к добротной мебели. Признаки многолюдности семьи остались (например, несколько кроватей), но обитала здесь сейчас лишь пожилая чета.
Жаль, что я запамятовал их имена, а придумывать не хочется. И лиц не помню.
О хозяине кое-что запомнилось. Седые, аккуратно подстриженные спереди и на висках волосы. Каждое утро он совершал процедуру бритья. Намыленной рукой долго втирал густую пену в худые щеки. Потом раскрывал бритву и методично правил ее на широком солдатском ремне. Завершив эту стадию, вырывал из головы волос, прикладывал его к сверкающему лезвию и дул. Одного дуновения доставало, чтобы рассечь волос.
В завершение процедуры специальным белым камнем останавливалась кровь в местах редких порезов. Лицо протиралось душистой жидкостью из граненого флакона, долго сохранявшей свой запах, более благородный, нежели у нашего тройного одеколона.
