Но атомная бомба — исключение, и сумасшествие на почве героизма — тоже исключение.
Остается тешить себя мыслью: правота гарантирует от нравственного падения. Только стоит ли?
Советская Армия билась за правое дело — освобождала Родину. Однако мой друг на моих глазах пытал умирающего пленного. Медсестра, случайная попутчица на полуторке, растерянно призналась: «Как жить после войны? Привыкла воровать. Сегодня унесла часики у польки, где ночевала...»
Изъятие продовольствия не почиталось предосудительным. Даже последний каравай, мешок картошки, шмат сала, десяток яиц.
Это все — пустяки; вот придем в Германию, дадим жизни ихним фрау.
Святая ненависть! Святая месть!
Насколько они, однако, святы?
Русские офицеры 1812 года одолели французов, продолжая испытывать к ним сложные чувства. Они не мыслили собственной жизни вне французской культуры. Их враждебность к противнику, их неприязнь были лишены зоологизма.
Нам надлежало довести свою ненависть до белого каления. Выжечь доброжелательство, совсем недавно насаждаемое к счастливо обретенному другу товарища Сталина, его соратнику Адольфу Гитлеру. Правда, Гитлер и сам поспешил к нам на помощь — творил злодейства, редко встречавшиеся в достаточно жестокой истории войн.
На Украине старики утверждали: нынешние немецкие солдаты — не чета кайзеровским. Те обычно чужого не брали, за продукты платили, руки в ход не пускали. А эти!
Однако Ремарк винил своих товарищей по оружию, немецких солдат с Западного фронта, в бессердечии и беспощадности. Но жалел их и до поры до времени дорожил окопным братством.
Гитлеровская армия тоже культивировала окопное братство, восславляла его в строевых песнях и стихах, где преобладали знакомые мотивы: «Жди меня» и «Убей его».
В психологии людей по обе стороны фронта случались совпадения. И не только в стремлении убить друг друга. Но иной раз — пусть не удивляются — сохранить друг другу жизнь. Не из соображений человеколюбия; здесь иное.
Зима сорок первого. Наш диверсионный отряд в маскировочных халатах на лыжах плетется из вражеского тыла, где выполнялось задание. Третья ночь без сна. Ноги с трудом скользят по снегу. Руки едва перебрасывают палки. Спина сгибается под тяжестью рюкзака с оставшейся еще взрывчаткой.
На пути деревня, где спят немцы. У изб маячат, покуривая, часовые.
В лунном свете они видят белые тени на лыжах, понимают, кто это. Лыжники видят часовых. Лучше бы обойти деревню стороной. Но не хватает сил.
