Ну, слава Богу. Спрыгиваем на землю. Возле белого домика, покуривая, обсуждаем ситуацию.
Нет, еще не слава Богу. Речушку вброд форсирует бронетранспортер. Но и ему с ходу не взять подъем.
Немцы машут тем же мужичонкам. А они, те же мужичонки, готовно толкают транспортер с желтыми разводами.
Прежде чем мы успеваем опомниться, транспортер, чуть притормозив, бьет из турельной пушки по нашему автобусу. Продолжая движение, повернув укрепленный на турели ствол, выпускает снаряд по ветровому стеклу.
Все это отчетливо помнил, когда-то описал даже. За исключением одной подробности — крестьян, которые с одинаковой безотказностью толкали сперва советский автобус, потом — гитлеровскую бронемашину.
Что же это такое? Безразличие нейтралов? Мысль: пусть колошматят друг друга — чем больше, тем лучше?
А может быть, уступка силе, страх перед ней? Кто палку взял, тот и капрал...
Объяснения Марии просты: поляки готовы служить и нашим и вашим, это у них в крови, в национальном характере. Он сформировался на пересечении извечных интересов двух держав, неизменно деливших Польшу.
Национальный характер — удобнейшее объяснение, универсальная отмычка. Достаточно быть русофобом, полонофобом, юдофобом, и тебе всегда все ясно.
Опасная ясность, ничего хорошего не сулящая.
Русский философ Г. Федоров накануне второй мировой войны писал: «Какими словами, в каких понятиях охарактеризовать русскость? Если бесконечно трудно уложить в схему понятий живое многообразие личности, то насколько труднее выразить более сложное многообразие личности коллективной. Оно дано всегда в единстве далеко расходящихся, часто противоречивых индивидуальностей. Покрыть их всех общим знаком невозможно. (Подчеркнуто мной.— В. К.) Что общего у Пушкина, Достоевского, Толстого? Попробуйте вынести общее за скобку — окажется так ничтожно мало, просто пустое место. Но не может быть определения русскости, из которого были бы исключены Пушкин, Достоевский и столько еще других, на них не похожих. Иностранцу легче схватить это общее, которого мы в себе не замечаем. Но зато почти все, слишком общие суждения иностранцев оказываются нестерпимой пошлостью. Таковы и наши собственные оценки французской, немецкой, английской души».
Добавлю еще: ничто так не содействует упрощенному взгляду на национальный характер, как кризисные ситуации. Чего только у нас в газетах не писали о немецкой нации в годы войны! Скаредны, трусливы, надменны, отвратительно педантичны, изначально жестоки. Фашизм — сугубо национальный продукт народа-изувера.
