Всё благоприятствовало мерам царя, принятым для сближения с герцогом. Король Прусский был расположен содействовать ему за приобретение некоторых частных для себя выгод, весьма неважных для России; император, заключивший мир с Испанией и избавленный от необходимости щадить англичан, склонялся к заявлению своего императорского авторитета в голштинском деле; Саксония готова была принять на себя, вместо Ганновера, экзекуцию против Дании за известное денежное вознаграждение и за обещание, что дворы Венский и С.-Петербургский поддержат в свое время виды курфюрста на Польский престол.
К несчастью для герцога, в министерстве его не было согласия. Бассевич, по приезде в Германию, прежде всего взял себе в товарищи Альфельда, голштинского дворянина, человека умного и образованного, бывшего камергера при матери герцога, и оставил его в Гамбурге, дабы он мог не терять из виду северных дворов, Брауншвейгского конгресса и соглашений относительно восстановления, которых ожидали. Англичане сумели убедить его, что для его государя нет другого спасения кроме совершенной покорности их воле. Шведы, хлопотавшие о разрыве рождающейся связи с царем, и оба тайные советника герцога в Стокгольме, оскорбленные тем, что им предпочитают Бассевича, старались общими силами восстановить Альфельда против его друга и благодетеля. Одушевленный ошибочным усердием, он прямо написал к герцогу, что Бассевич за свое пристрастие к царю сделался ненавистным Швеции и Великобритании, от которых только и зависит счастье его королевского высочества; что он, Альфельд, с прискорбием дает совет удалить его от дел; но что это необходимое зло, и что он настолько полагается на добросовестность Бассевича, чтоб надеяться, что тот сам согласится с ним. Знакомый очень хорошо с частыми уверениями, с которыми Бассевич обращался к дворам Парижскому, Лондонскому и Стокгольмскому, что с Россией не будет заключено никакого обязательства, если они обещают не постановлять между собою ничего такого, что лишало бы его королевское высочество его наследственных владений и его надежд, а также зная и двусмысленность ответов этих дворов, он всё-таки полагал, что Швеция должна была покамест щадить Англию, а эта последняя Данию, но что пользуясь искусно их благоволением и сделав им удовольствие удалением подозрительного министра, их мало-помалу удалось бы привести к желаемой цели. — Герцогу следовало избрать одно из двух: или положиться на ум и решительность Бассевича, который несомненно привел бы его в С.-Петербург в такое время, когда царь хотел отважиться на всё для предупреждения тех событий, какие потом совершились, или устранить его совершенно и схватиться за нить, которую предлагала ему осторожность Альфельда для выхода из лабиринта. Но по снисходительности своей и молодости он выбрал средину, которая не вела его ни к чему. Убежденный, что Бассевич, когда-то столь уважаемый в Швеции, возбуждает там неудовольствие лишь своим усердием к поддержанию величия своего государя, он оставил его при себе и уволил Альфельда. С другой стороны, чтоб отнять у шведов всякий видимый предлог к предпочтению ему принца Гессенского, он отказался от поездки в С.-Петербург, а чтоб в то же время не сделать неприятного царю, который оставался его последним прибежищем, он отправил к нему Штамке и Негелейна, снабженных инструкциями — ознакомиться с его намерениями, вести переговоры, но ни на чём не останавливаться окончательно.
