стал сатаной, а В. Е. Ветловская не придает этому никакого значения.
Определенная уязвимость подхода В. Е. Ветловской к мрачно-загадочному материалу связана, как нам кажется, с тем, что автор «Поэтики…» не поверяет свою уверенность в генетическом родстве героя Достоевского с библейским антигероем сколько-нибудь зримо предъявленным текстом Священного Писания. Поэтому ее типологическая квалификация характера Ивана Карамазова, пафоса его позиции и линии жизни выглядит слишком общей и весьма декларативной. Такой подход к делу представляется нам не только недостаточным, уязвимым, но даже и небезопасным в том смысле, что вследствие этого слишком упрощается структура чрезвычайно сложного образа.
Отдельные ссылки на Библию можно, правда, найти и у В. Е. Ветловской, но, к сожалению, только отдельные и, как правило, не относящиеся ни к Люциферу, ни к сатане. Мы же обязываем себя помнить, что всякое отдельное слово, «извлекаемое» из Писания для собственных нужд (вполне, может быть, и резонных), не может читаться как буквально «отдельное». Иначе говоря, содержание всякого отдельного слова должно мыслиться как порождаемое многообразными, чтобы не сказать бесконечными, внутрибиблейскими связями его и взаимоотражениями. Слово «сатана» в Библии всегда должно в сознании читателя соотноситься со словом «Люцифер» как необходимо связанное с ним, но и не тождественное ему. Люцифер – это будущий, а не уже сложившийся, до конца оформившийся в своем итоговом существе сатана. Это не сатана как таковой в привычном, инерционном восприятии его, весьма резонном, но и, увы, достаточно поверхностном в своей заведомой суммарности. Сатана не сразу стал сатаной. Когда-то он был Люцифером, ангелом света[89]. В «биографии» сатаны был и этот начальный период, когда он, как подчеркивает библейский автор, «совершен был в путях… со дня сотворения» (Иез 28:15) и еще не стал тем самым, каким впервые является уже читателю в Книге Бытие (в «саду Едемском»). О том начальном периоде мы мало что знаем. Библия чрезвычайно скупа на этот счет, и это создает определенные трудности. Нам придется еще (несколько позднее) задержаться на этом обстоятельстве подробнее, но уже теперь скажем, что начало все-таки было началом, не равным продолжению.
В логике сказанного мы постараемся в нашем исследовании исходить из библейского текста во всей его мыслимой (разумеется, на уровне наших возможностей) целостности, что даст нам шанс хоть сколько-то продвинуться вперед в осмыслении действительного характера демонизма Ивана Карамазова. Но никакое такое продвижение непредставимо для нас без твердой и притом активно работающей памяти о том, что несчастный богоборец не может быть возводим, хотя бы и типологически только, напрямую лишь к сатане в его очевидно состоявшейся порочности, злокозненности, к сатане, забывшему, что когда-то он был ангелом света. Для нас Иван Карамазов – это один из «потомков», продолжатель дела сатаны, но не избывший в себе и люциферова начала в истоках его, то есть ангельского первородства.
