Впервые такой подход заявил себя в начале XX века в работах представителей русской философской критики. Первоначально основной тон здесь был задан, как известно, С. Н. Булгаковым, который писал в своей принципиально важной для нашей темы статье «Иван Карамазов в романе Достоевского „Братья Карамазовы“ как философский тип»: «Фауст и Карамазов находятся в несомненной генетической связи… Я обдуманно делаю это сопоставление и считаю его вполне законным»[84]. Позднее мысль об Иване Карамазове как фаустианском типе была подхвачена и развита другими исследователями, в частности Н. Старосельской и Г. К. Щенниковым.
Со временем горизонты сопоставительной аналитики стали расширяться. В. И. Этов находит уже сходство Ивана с Гамлетом, Н. Ефимова и Г. Померанц – с библейским Иовом[85]. Г. Б. Понамарева полагает, что главным следует считать сходство героя Достоевского с житийным персонажем и постулирует «житийную основу образа» Ивана[86].
В. Набоков находит истоки «литературной родословной»[87] героя в древнерусском фольклоре и сравнивает его с Иванушкой-дурачком.
Все перечисленные сравнительно-исторические версии представляются нам вполне законными и продуктивными. Но ими, на наш взгляд, проблематика образа Ивана, его огромный художественный потенциал, конечно же, не исчерпывается[88].
В современной литературе о Достоевском практически отсутствует сколько-нибудь существенное внимание к аналогии между Иваном Карамазовым и библейским Люцифером. Известным исключением из этого общего правила была и остается обстоятельная работа В. Е. Ветловской «Поэтика романа „Братья Карамазовы“». Однако в согласии с названием ее автор фронтально обращается к самым разным особенностям поэтики романа в целом, а не сосредоточивается на библейских именно аллюзиях в одной только линии, которая интересует нас по преимуществу. Это разумеется, не упрек: у В. Е. Ветловской свои права, своя логика. Но в соответствии со своим подходом к делу автор не могла (и не обязана была) войти во все мыслимые подробности нашей специальной проблематики. Это в свою очередь обернулось тем, что нас не всегда и не везде устраивает масштаб и ракурсы наблюдений В. Е. Ветловской, относящихся к проблеме интертекстуального толкования бунтарства Ивана Карамазова.
Если говорить конкретно, принципиальную настороженность вызывает у нас прежде всего малозначительное, на первый взгляд, всего только «терминологическое» как будто бы несоответствие: мы, как было сказано, намереваемся соотносить образ Ивана Карамазова с фигурой Люцифера. В. Е. Ветловская же исходит из уверенности в заведомом сатанинстве Ивана, то есть числит его по ведомству «князя мира сего». Велика ли разница? – На наш взгляд, весьма значительная. Понятно, что Люцифер и сатана в общих измерениях, по существу, один и тот же персонаж Библии. Однако один и тот же он только в общих именно контурах, в общей, стратегической логике сюжета. Но единство этого сюжета, внутреннее преемство различных составляющих его фаз «биографии» героя не освобождает нас от обязанности считаться и с этапными различиями. Мы дорожим тем обстоятельством, что Люцифер
