— Значит, все… — прошептал я и пошел куда глаза глядят.
Небольшая равнина была передо мною. За ней предкарьерный лесок. С этой равнины и начиналась улица Мира. Осмотревшись, я опять увидал совхозных мужичков. Они смело шли навстречу вьюге.
— Эй… эй… — закричал я им. Но они, услышав меня, не остановились. Тогда я погнался за ними.
— Эй, мужички, — окликнул я их. И, забежав поперед них, замер. Нет, я не ошибся, это были они, знаменитые на весь район совхозные мужички. Только… вылепленные из снега…
Теперь я понял, куда попал. Я шел по снежной улице. По улице, которую создала Виолетта. Почти все жители поселка, умело вылепленные ее руками из снега, гуляли по улице. Погруженные каждый в свои думы, они, казалось, радовались прогулке. Как мила и симпатична наша снежная главврачиха. А Верка просто ангел, на ее голове белоснежный чепчик. А вот и Никифоров… Но когда я подошел поближе, то понял, что этот Никифоров не настоящий, он снежный.
Почему среди этих фигур я не увидел себя? Неужели Виолетта забыла про меня? Неужели какая-то там баба Клара лучше меня?
Через час мы все вновь встретились. Увидев меня, Корнюха побледнел.
— Доктор, а мы думали, что ты его приведешь, — сказал грузчик. И если бы не его красные губы, я бы подумал, что и он слеплен Виолеттой из снега, до того он был весь белый.
— К сожалению, я не нашел его, — с трудом выговорил я, так как зубы мои то ли от холода, то ли еще от чего стали выбивать дробь.
И тогда Гришка, посмотрев в снежную даль неба, туда, где уже начинал разгораться лунный свет, с грустью сказал:
— Братцы, не знаю, как вам, но мне, братцы, без него как-то и жить будет скучно.
— Ну нет, не может быть, чтобы он умер! — воскликнул Корнюха. Ему почему-то тоже жаль стало Никифорова.
А через минуту он воскликнул:
— Поедем к Нинке… Он там… Вот увидите…
И, запрыгнув в сани, мы помчались к Нинке. Даже Гришка поверил Корнюхиной идее. Он без жалости, что редко с ним бывало, стал нахлестывать лошадей и с такой силой свистеть и орать на них, что мы, чтобы не оглохнуть, зарылись головами в силос. Наконец сани остановились. В Нинкином доме горели все окна. Видно, сбежав с Васькиных поминок раньше всех, она тут, в своем кругу, поминала человека, необыкновенно любившего ее.
Грузчик, спотыкаясь, первым вбежал в дом. Мы зашли за ним.
Комната пылала светом. Играла радиола. А напротив радиолы в простой льняной рубахе сидел Ероха и, переигрывая радиолу, выбивал свою любимую «Аппассионату». Нинка, поджав под себя босые ноги, сидела на полу и внимательно слушала Ерохину музыку.
