Чуть поодаль от Нинки, у маленького невысокого диванчика, лежали два Васькиных дружка из дивизиона.
— Погоди, — увидев нас, остановила Нинка Ероху и, встав, подошла к нам. — Проходите, гости дорогие, не стесняйтесь.
Но, заметив на наших лицах растерянность, она спросила:
— Что с вами?
— С нами ничего, — буркнул грузчик. — Только вот с Никифоровым чего, с час назад пропал он, и нет нигде его…
Корнюха перебил его:
— А я подумал, что он у тебя…
— Эх, знать, и его срок весь вышел, — произнес Гришка и вздохнул…
— Доктор, ну а вы… что вы молчите? — вскрикнула Нинка.
Ероха, перестав играть, привстал. Оробев от ее внимательного, долгого взгляда, я растерялся. Да и что я мог добавить? Все уже рассказали. И, точно поняв меня, она крикнула:
— Нет, нет… — и рванулась к двери. Но Корнюха тут же сграбастал ее. Но она, чтобы вырваться, стала бить его руками. — Нет… нет…
— Наш грех, — краснея, сказал грузчик.
Гришка, окинув всех своим единственным глазом, склонив голову, негромко, но строго прошептал:
— А ведь действительно все у нас получается как-то не по-людски… Он там, а мы здесь…
И, застегнув как следует на все пуговицы свою шинель да затянув на голове капюшон, он уже властно, как на фронте, приказал:
— Ты, доктор, оставайся. А мы пойдем его искать, — и, растолкав дивизионщиков, он приказал им: — И вам, братцы, время нечего зря терять… По коням…
Дивизионщики, поняв, в чем дело, быстро натянули хромовые сапоги и, выбежав из дома, помчались навстречу пурге, изредка постреливая холостыми патронами вверх и крича что есть мочи:
— А-у… Никифоров… А-у…
Накинув на плечи старое Нинкино манто, вместе с Гришкой, грузчиком и Корнюхой умчался и Ероха. Один я остался.
— Ну вот, мужики теперь надолго завелись, — проговорила с какой-то усмешкой Нинка и, вынув из головы шпильку, распустила волосы и стала греть свои руки у печи.
Никогда я не думал, что она может быть такой красивой. Свежие, румяные от волнения щеки, тонкий, заостренный книзу нос, полные налитые губы, длинные ресницы…
— Ну что? — спросила она меня и, не дожидаясь ответа, вдруг резко обняла меня, и через какую-то секунду я на губах почувствовал ее поцелуй. Да что там почувствовал! Если честно сказать, меня так никто и никогда не целовал. Ее губы прикоснулись к моим губам так нежно, что я от радости чуть не вскрикнул.
— Нина, а ты знаешь, я тебя…
Но она, перебив меня, засмеялась:
— Ой, доктор, а ты ведь еще мальчик…
Чувствуя, что я уже не в силах больше владеть собою, я жадно обнял ее и в каком-то восторженном отчаянии стал целовать. Она, не сопротивляясь, смеясь, что-то говорила, но я ничего не слышал. Шум, похожий на шум пчелиного роя, стоял в моих ушах.
