Снег кружился во всю свою мощь, рассыпаясь в воздухе, как мука. Снежинки падали на рясу, делая ее по-сказочному искрящейся.
Недалеко от храма, у крайнего дома, горит на снегу костер, вокруг которого кружатся дети. Красноватые, трепещущие отблески его переливаются на снегу всеми цветами радуги, делая снежинки то красными, то синими, то зелеными.
— Господи, прости меня за все, — прошептал отец Николай. — Что же это я на самом деле, народ снегом заносит, а я молчу.
Рядом с домом в хлеву вдруг громко заблеяли ягнята. Замычала корова. Затем петух неожиданно выскочил из сарая и, запрыгнув на ворота и смотря в небо, радостно запел во все горло.
— Скоро звезда появится, — воскликнул отец Николай и добавил: — Она обновит нас и пришедших освятит.
Дверь храма приоткрылась, и хор запел: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!»
…Поминки Васькина жена закатила отменные. Мы ели красную икру, а закусывали черной. Книг у Васьки была целая уйма, хотя никто их так и не читал. Ему было некогда. А жена, на десять лет старше его, работавшая бензозаправщицей, тем более их не читала. За целый день, бедненькая, нанюхавшись бензиновых паров и наслушавшись шоферских разговоров, она, придя домой, кидалась в постель, тотчас засыпала. Детей Васькиных я так и не увидел. Жена сказала, что они отданы на воспитание к бабке, которая и ее и Ваську когда-то воспитывала. Ребята-дивизионщики хвалили Ваську за его отзывчивость. Допустим, если кому-нибудь из них вдруг надо отпроситься и они ищут замену, попросят Ваську, он безо всяких, хотя работал до этого трое суток кряду, останется, чтобы выручить товарищей, и на четвертые и на пятые сутки. Были случаи, когда он дежурил по таким вот просьбам два, а то и три месяца. Тогда он дневал и ночевал в нашей Касьяновке. И не к стыду, а к гордости, «пушка» его была игрушечной. Купив ее в районном «Детском мире», он принес ее начальнику. Начальник, внимательно осмотрев ее, сказал:
— Ну надо же, гады, как сделали… не отличишь от настоящего. — И внимательно прочитал Васькину объяснительную, в которой тот в силу своего характера просил освободить его от ношения оружия, так как из-за него у него вечно хлопоты, то патроны потеряет, то курок поломает, а то вдруг за голенище сапога спрячет и, забыв о нем, поднимет такую тревогу, что весь дивизион целые сутки взбудораженный ходит.
— Я-то, Вась, понимаю, да вот там наверху не поймут… Вдруг нагрянут из отдела проверки, что ты тогда будешь с ними делать?..
