Никогда он не был так сильно взволнован. Точно ребенок шмыгая носом, он с какой-то обреченностью упал на колени и, протянув вперед руки, прошептал:
— Почему ты, зная все, не помогаешь? Почему? Почему не приходишь или приходишь, чтобы пройти мимо?
Никогда я не видел его таким.
— Доктор, не переживайте, — раздался рядом женский голосок, и тот же голосок добавил: — Ишь чего городит, мол, помогите ему, дураку, сделаться честным.
Это была санитарка. Сухонькая, сморщенная, беззубая. В руках она держала ключ от морга. Насчет морга у нас был заведен свой закон. Если вдруг кому требовался морг, к нему надо было просто подъехать или подойти и минут пять постоять у его дверей. Этого времени было достаточно, чтобы вас кто-нибудь заприметил. Если не было санитарки или она была занята, тогда ключ передавался с кем-нибудь из больных.
— Старая штука? — спросила санитарка, кивнув в сторону Васьки, она всех мертвецов называла штуками.
— Нет, средняя, — ответил я.
— А кто топить морг будет? — спросила она, когда мы с Никитой занесли Ваську в морг.
— Я… кто ж еще, — буркнул Никита.
Я помог Никите натаскать в морг дров. А затем, оставив и его, и лошадей и не став дожидаться Гришки, пошагал домой.
Я прошел снежное поле. Потом, спустившись вниз, пошагал по редкому леску. Здесь не было метели, и снежинки, похожие на блестящий дождь, кружились замедленно. «Как же так, — думал я в растерянности. — Человек умер, а я живой. По идее, все должно быть наоборот. Человек не умирать должен, а жить, а умереть должен я, врач, так как я обязан пожертвовать собой ради его жизни». Чтобы хоть как-нибудь уйти от привязавшихся ко мне мыслей, я побежал. Снежинки бесовски-игриво замелькали перед глазами. А ели с черными стволами предостерегающе зашумели.
Пробежав с километр, я вдруг вздрогнул. Чувствуя, что я вот-вот провалюсь, так как подо мной не оказалось никакой опоры, я подбежал к первой попавшейся ели и, прижавшись к ее стволу, прошептал:
— Нет, наверное, не так спасаются. И от себя не убежишь…
Снежинки кружились вокруг меня, и я, перехватывая их рукой, подолгу смотрел на них, надеясь, что они подскажут мне, как быть…
От слез снег кажется тюлем. Даже небо в тюле. Я быстро оглянулся назад — и опять тот же тюль. Что за напасть? Я не на шутку растревожился. Через несколько минут тюль превратился в сеть, она, увеличиваясь в размерах, стала ко мне приближаться. Поначалу я не знал, что и делать. А потом я выбрал то, что, как мне показалось, я на самом деле заслужил. Я, прижав к груди руки, что есть мочи крикнул на шевелившуюся перед глазами мокрую черную сеть:
